Семенов вдохнул ещё раз запах мазута и сажи и вернулся к бараку.
Эскадрон уже ждал его, выстроившись в пешем строю на мощёном квадрате перед депо: четыре плотные колонны, тачанка позади каждой. Вон она, всесильная машина, в которой ему посчастливилось стать деталью — важной, возможно, ключевой. Но не будь вот этих четырёх плотных колонн, состоящих из более ста по-разному скроенных, по-разному чувствующих и думающих людей, не состоялось бы и комэска Семенова. Сгинул бы вчерашний крестьянский сын, перемолотый в пыль шестернями другой, враждебной машины, украшенной двуглавыми орлами и построенной на унизительном, удушающем рабстве.
Семенов почувствовал, как его переполняет благодарность к выстроившимися перед ним бойцам. Казалось, вот сейчас выскажет им всё это — вывалит самую пламенную, самую длинную речь. Расстарается, подберёт нужные слова. Но не время было для длинной пламенной речи. Нельзя было размягчать сосредоточенных, приготовившихся к сложной операции бойцов нежданной командирской лирикой. Да и в соседних зданиях — в доходном доме, в столовой и аптеке, могли оказаться любопытные уши. Мало ли какие ниточки связывают Клюквина с местными. Особист говорит, наладил Клюквин отправку награбленного по железной дороге, вчера уже взяли одного машиниста.
Поправляя фуражку, к комэску подошёл Буцанов.
— Ну что, командир, ты скажешь или я?
— Скажу, пожалуй, — кивнул Семенов. — Товарищи красноармейцы, — произнёс он негромко, подойдя почти вплотную к первой шеренге. — Вы — ударная сила Красной армии на Южном фронте. Белая контра знает в точности, за что эскадрон «Беспощадный» получил своё название. Но враг — он не только там, по ту сторону фронта. Враг у нас под боком, враг среди нас. Враг — тот, кто, прикрываясь именем революции, грабит и насилует, набивает брюхо своё и карманы. И мы обязаны проявить к нему такую же беспощадность, с какой рубим и стреляем белую нечисть. Обязаны искоренить гниль в своих рядах. Потому что иначе — если на новой советской земле сохраняется несправедливость и звериные порядки — всё бессмысленно. Революция бессмысленна. Гибель ваших товарищей бессмысленна.
Комэск молча взял под козырек. Эскадрон, как один человек, упругим синхронным движением, ему ответил. Семенов повернулся, мельком схватив уважительный, с примесью лёгкой зависти — эх, как сказал! — взгляд комиссара, и двинулся к воротам депо, где Лукин уже держал под уздцы оседланного Чалого.
Эскадрон выдвинулся на исходную позицию — перед началом станционной платформы. Здесь выстроились во втором ряду, в одну шеренгу. Для имитации торжественной встречи начальства, чуть поодаль, у торца станции, был выстроен полковой оркестр. Медь инструментов ярко сверкала под начинавшим припекать июльским солнцем.
«Начнись стрельба, и им достанется, — подумал комэск, объезжая строй. — А вообще молодец Горюнов, все до мелочей продумал… Я бы ни в жисть не догадался оркестр поставить!»
— Как у тебя, товарищ Семенов? — окликнул его незаметно подъехавший Мартынов.
Комэск бросил руку к козырьку.
— Готовы к выполнению задания, товарищ полковой комиссар! Ждём. Знакомлюсь ещё раз с дислокацией.
Они двинулись неспеша позади строя.
— Бойцы в порядке?
— Готовы выполнить приказ.
— Не было разговоров? Ну, из тех самых… ложное чувство товарищества и всё такое…
— Да нет. У нас все этих гадов знают. Какое с ними может быть товарищество?
— Ну, гляди! — Мартынов многозначительно посмотрел сбоку и замолчал.
«Провалимся, отвечу», — мысленно ответил комэск на невысказанную мысль комиссара.
Вдоль насыпи, перед строем проехались командиры. Впереди комполка товарищ Орлов — большетелый, сильный, рассказывали, что он владеет знаменитым «баклановским» ударом, разваливающим противника на две половины, до седла… Следом Павловский, Мартынов и Горюнов. Наверное, им сообщили, что Клюквин на подходе, потому что вскоре раздался топот копыт с западной стороны, над верхушками деревьев забелела поднятая всадниками пыль и, осаживая разгорячённых быстрой скачкой коней, третий эскадрон вылетел к станции.
Клюквин издали помахал рукой, крикнул что-то приветственное.
— Становись в первый ряд! — скомандовал ему Мартынов, указывая на свободное место. — Быстрее, товарищи! Спецпоезд на подходе, мы и так машинисту передали, чтобы ход замедлил…
— Мчались, как птицы, товарищ комиссар! — отвечал ему Клюквин в обычной своей шутливой манере. — Обгоняя, так сказать, ветер.
— Строиться, товарищи, строиться, — захлопотал и Горюнов, едва не притопывая от нетерпения ногой.
«Артист, однако, — усмехнулся про себя Семенов, наблюдая за тем, как убедительно изображает чекист взволнованного скорым визитом начальства служаку. — Я бы так не смог…»
Третий эскадрон выстроился на отведённой ему полосе, командир занял свое место на правом фланге, как раз впереди комэска «Беспощадного», развернул коня.
— Здравия желаю, командир, — приветствовал он Семенова щегольской и вместе с тем несколько пренебрежительной отмашкой к козырьку.
«Нет, я, как Горюнов, ни за что не смогу», — ещё раз признался себе комэск, чувствуя, как наливается неподъёмной тяжестью правая рука, отказываясь подниматься в ответном приветствии.
— И вам не хворать, — ответил он, не двигаясь.
Клюквин ухмыльнулся во все зубы.
— Всё ты ерепенишься, Иван, — вздохнул он. — Всё заносишься. А я к тебе с открытым сердцем.
— С открытым сердцем — это ты к бабам своим, — ответил Семенов.
— Что так?
— А я, знаешь, брезгую. Смердит от твоего сердца.
— Едет! Едет! — пронеслось по строю.
Справа, из-за деревьев, с размеренным тяжким лязгом наплывала тёмная махина бронепоезда.
Клюквин взглянул на Семенова холодно, без наигранной иронии.
— Ну-ну, — сказал он, оправляя китель. — Как скажешь. А только, видишь, ты и я стоим тут, встречаем товарища командующего фронтом. Что ты, что я. Равные мы. Революции, товарищ Семенов, всё равно у кого какое сердце. Лишь бы дело делалось, лишь бы линия фронта двигалась в нужном направлении… Да ладно, договорим ещё как-нибудь…
Клюквин развернул коня, осмотрел свой эскадрон, привычно, для порядка, крикнул:
— Подтянуться! Держать линию!
«Договорим, что ж», — подумал Семенов, расстегивая кобуру маузера.
Оркестр торжественно заиграл гимн, как и положено при встрече высокого гостя.
Бронепоезд, скрипя тормозными башмаками и спуская лишний пар, вполз на пути перед конниками и, вздрогнув напоследок многотонным металлическим телом, остановился, не доезжая платформы. Грозно торчащие из бойниц пулемёты уставились на конников.
Комэск покачал головой: «Посечёт и нас, если начнётся…» Он поднял руку, подавая условный сигнал Сидору, который должен был наблюдать за ним в бинокль. Тачанки, по две с каждой стороны, объехали строй и остановились, направив с флангов пулемёты на клюквинцев. Оркестр внезапно смолк.
