* * *
Адвокат Николая Николаевича Дорошина, с которым Виктор договорился о встрече, визитом удивлен не был.
– Что ж, молодой человек (для шестидесятилетнего адвоката Дорошин-младший, несомненно, был еще молод), признаться, я знал, что у вас могут возникнуть ко мне вопросы.
– Сергей Сергеевич, на самом деле для нас обоих было бы гораздо лучше, если бы вы ответили на них до того, как они возникли, – саркастически сказал полковник. – Я же спрашивал у вас, почему дядя переписал дом на меня, да еще в обстановке полной секретности. Что вы мне ответили? Что не знаете, что двигало вашим клиентом. Тогда я вам поверил, но сейчас обстоятельства изменились, и я склонен считать, что вы были в курсе, что у дяди начались неприятности с его домом.
– Грешен, каюсь. – Старый адвокат склонил седую голову. – Мы с вашим дядюшкой приятельствовали много лет. Не близко дружили, нет. Именно приятельствовали. Сошлись на любви к русской литературе, знаете ли. Он очень образованный был человек, очень начитанный, сейчас таких редко встретишь. Ваш дядя относился к редкой породе людей-отшельников, лучше всего он чувствовал себя наедине с самим собой. Но иногда мы встречались, и когда у него начались, как вы изволили выразиться, неприятности, он обратился ко мне за советом.
Дорошин внезапно почувствовал себя уязвленным, что дядя Коля не посоветовался с ним, опытным полицейским, который совершенно точно придумал бы, как обезопасить дядюшку и оградить его от посягательств то ли бандитов, то ли бизнесменов, то ли всех вместе.
– Что он вам рассказал?
– Он пришел ко мне в начале сентября и сказал, что к нему приезжали какие-то люди, которые сказали, что хотят купить дом вместе с участком. Николай Николаевич отказал им. Но они настаивали. Говорили, что купят ему взамен хорошую однокомнатную квартиру и денег дадут, чтобы была значительная добавка к пенсии. Он им ответил, что пенсии ему на жизнь вполне хватает, потому что он неприхотлив, и переезжать в конуру, пусть даже и просторную, на старости лет не намерен.
– Они вернулись? Я правильно понимаю?
– Да, они приезжали еще несколько раз, а потом бросили через забор бутылку с зажигательной смесью. Она чуть-чуть не долетела до бани, поэтому беды не наделала, но Николай Николаевич испугался, что рано или поздно они сожгут дом, чтобы вынудить его расстаться с землей. Он так переволновался, что у него стало плохо с сердцем. В первый раз в жизни. Он позвонил мне, попросил приехать, привезти валидол и поговорить.
– Я понимаю, отчего дядя не стал беспокоить Склонскую – не хотел, чтобы она волновалась за его здоровье. Ей и так пришлось немало перенести, ухаживая за больным мужем, но почему он не рассказал ничего мне? Ума не приложу…
– Машеньку Склонскую я знаю хорошо, вот, правда, не знал, что она дружна с Николаем Николаевичем. – Адвокат снова покачал головой. – Виктор, голубчик, вы сейчас, наверное, думаете, что ваш дядя вам не доверял или не считал, что вы способны откликнуться на его просьбу. Поверьте мне, старому уже человеку, это не так. Он очень хорошо к вам относился, ценил вас. Когда я приехал и привез лекарство, я стал ругать его, что он не обратится к родственникам, не скажет, что болен. Он же уверял меня, что здоров, что это всего-навсего реакция на стресс. Сказал, что у вас сейчас непростое время, что вы разводитесь с женой, переживаете и расстраиваетесь и что ему не хочется нагружать вас еще и своими проблемами. Он был уверен, что вы броситесь искать и карать его обидчиков, а ему не хотелось этого. И он выбрал другое решение. Кардинальное.
– Что вы имеете в виду? – У Дорошина вдруг зашевелились на голове волосы. – Сергей Сергеевич, вы же не намекаете, что мой дядя покончил с собой?
– Упаси господь, молодой человек! Я имею в виду, что, посоветовавшись со мной, он переписал свой дом на вас. Ну и камеры видеонаблюдения поставил на участке. Все эти ухищрения требовали некоторых временных затрат, поэтому он позвонил по телефону, который ему оставили эти люди, и сказал, что готов продать дом и участок, правда, ближе к Новому году. Сказал, что должен пройти медицинское обследование, собирается в санаторий. Мол, решу все свои дела, и перед Новым годом ударим по рукам.
– И на что он рассчитывал?
– На то, что, когда они появятся снова, скажет им, что дом ему больше не принадлежит, что он оформлен на племянника, полковника полиции, что участок оснащен видеокамерами, и любые попытки осуществить новый поджог приведут к большим неприятностям.
– Было бы лучше, если бы он доверился мне с самого начала, а не надрывался, заказывая камеры и руководя работами, – горько сказал Дорошин. – Я бы решил проблему с этими ублюдками в два счета. И участок обезопасил, и нервы его сберег. Сергей Сергеевич, вы же умный, опытный человек, почему же вы его не уговорили поговорить со мной?!
– Виктор, ваш дядя, когда хотел, был весьма непреклонным человеком. Он делал то, что считал правильным. Хотя должен вам сказать, что его представления о том, как правильно, иногда выглядели очень странно.
С этим Дорошин был согласен. У дядюшки был непростой характер. Вся его жизнь бирюка и отшельника доказывала это. Он не считал возможным разбивать чужую семью, он не считал возможным обременять собой оставшуюся без мужа Марию Викентьевну и всю жизнь прожил один, лелея любовь к ней, единственной женщине, которая была ему дорога.
Он расстраивался из-за дома, но не стал досаждать своими проблемами единственному племяннику. И умер в одиночестве, оставив этому племяннику огромный дом на берегу Волги, причем в самый нужный момент, когда племяннику стало негде жить.
– Они теперь пришли к вам, Виктор? – спросил адвокат. – Иначе вы бы не стали ворошить прошлое.
– Да. Они пришли ко мне. Я сказал им, что не намерен продавать дом и участок, что территория просматривается камерами и им нет нужды совершать преступление, поскольку они сразу сядут. Я сказал, что я полковник МВД. То есть я сделал все то, что мог сделать еще осенью, но тогда дядя Коля был бы сейчас жив.
– История не знает сослагательного наклонения, Виктор, – мягко сказал адвокат. – Николай Николаевич оставил вам дом, потому что он знал, что вы сумеете его сохранить. Несмотря на то что он был очень спокойным и не склонным к сантиментам человеком, дом этот он любил. Говорил, что это – то немногое, что осталось у него от родителей. Он любил вспоминать, как в детстве они с братом, вашим отцом, сбегали по круче к самой кромке воды, купались в Волге и смотрели на дом, который высился над ними. Им всегда казалось, что в окошко за ними наблюдала мама, ваша бабушка.
– А она и наблюдала. – Дорошин вдруг засмеялся. – Я был еще пацаненком, когда бабушки и дедушки не стало, но тоже помню, как меня маленького приводили в этот дом и отпускали купаться на реку, а бабушка всегда смотрела в окно, несмотря на то что отец не оставлял меня одного ни на минуту.
Воспоминания детства вдруг нахлынули так стремительно, что Дорошин даже покачнулся. Ну надо же, как давно он не вспоминал бабушку с дедушкой! Он вообще старался не возвращаться в мыслях к тому счастливому времени. Ему было тридцать лет, когда он в течение одного года потерял обоих родителей. Мама сгорела от рака, а через полгода не стало и отца. Жизнь без мамы была для него не вариантом. Отец, как и дядя Николай, был однолюбом, вот только в отличие от брата ему повезло прожить с любимой женщиной три десятка лет.
