Тело и душа находились в гармонии. Получивший физическую разрядку в постели Дорошин восседал за столом в своем собственном, с детства любимом доме, ел огненный борщ и любовался на сидящую напротив очаровательную молодую женщину, которая, подперев кулачком висок, с нежностью смотрела на него.
– Ты чего? – спросил он. – Ты так на меня смотришь, что я думаю не о борще, кстати, очень вкусном, а совсем о другом.
– Нет уж, ешь! Мужчина должен хорошо питаться. С одной стороны, хорошо, что в твой дом не ходят другие женщины, кроме меня, а с другой – ты ж питаешься непонятно как. Кусочничаешь всухомятку.
– Я, что б ты знала, – неплохо готовлю, – сообщил Дорошин. – Супы, конечно, мне варить лень, зато я очень вкусно жарю картошку. На большой чугунной сковороде она получается так, как я люблю – с поджаристой корочкой. Объедение. А еще я специалист по мясу. Свиные отбивные на кости, прожаренные на углях, в моем исполнении получаются не хуже, чем в стейк-баре. Как-нибудь соберешься ко мне в выходной, предупреди, я тебе приготовлю.
– Фу, я не люблю мясо на углях. – Ксюша брезгливо наморщила свой изящный носик. – И шашлыки никогда не ем, и вообще все, что приготовлено на открытом огне. Так что не получится у тебя поразить мое воображение, Дорошин.
Все-таки удивительно, насколько эта женщина была его противоположностью. Она боялась собак, не получала удовольствия от физической близости, не терпела мясо на углях, не парилась в бане… Дорошин с неудовольствием подумал о том, что по большому счету у него нет с этой женщиной ни одной точки соприкосновения, и тем не менее они все равно интересны друг другу. О том, что Ксения влечет его к себе какой-то пока не раскрытой внутренней загадкой, он уже думал раньше, но сейчас ему пришла в голову мысль о том, зачем же тогда он, полковник Виктор Дорошин, нужен ей, коли они такие разные. Для новизны ощущений? Для приключений? Для остроты чувств?
Скорее всего, так оно и было, но тогда их отношения были обречены на скорое завершение. Загадки будут разгаданы, перец набьет оскомину и вызовет неизбежную изжогу, приключение превратится в рутину, постылую обязанность, и ничего, что могло бы связывать их, таких разных, не останется. Нет, не будет между ним и Ксюшей такого романа, как между дядей и его Машенькой. У тех были общие интересы, одинаковый взгляд на мир. Много лет они функционировали как единый организм, потому их связь и продержалась так долго, а у Дорошина и Ксюши так не получится, увы.
Он не успел додумать до конца эту грустную мысль, как его отвлек гневный возглас любовницы. Ксюша убирала со стола пустые тарелки и наливала чай, ловко переставляя с кухонного стола на обеденный его большую белую кружку с нарисованным на боку полярным медведем (ее когда-то давно привез Дорошину одноклассник, работавший на Крайнем Севере. Виктор кружку обожал и чай пил только из нее, хотя она и вмещала практически пол-литра), коробку с кусковым сахаром, плошку с толченой брусникой и плетенку с оставшимися с воскресенья ватрушками, принесенными Склонской.
– Дорошин! – В голосе Ксюши звучала неприкрытая злость. – Я терпеть не могу, когда из меня делают дуру, понял?
– Что ты имеешь в виду? – искренне удивился он. – Я ж молчу!
– Я имею в виду вот это. – Она чуть ли не швырнула ему в лицо плетенку, круглые, уже немного зачерствевшие плюшки поехали из ее рук, раскатились по столу, размазывая творог. – Ты зачем мне врешь? Если у тебя есть другие бабы, так ради бога, меня это вообще не касается, но никогда мне не ври. Слышишь? Не ври мне никогда. – Она почти кричала.
– Во-первых, прекрати орать, – жестко приказал Дорошин. – Я не позволял тебе повышать на меня голос. А во-вторых, будь добра, что именно в этих плюшках вызвало твое живейшее негодование? Может быть, я слишком тупой, но я не понимаю.
– Ты сказал, что ни одна женщина, кроме меня, не переступает порог этого дома. – Теперь в голосе Ксюши звучали слезы. – Но ты же не сам пек эти плюшки, и они не магазинные. Значит, кто-то испек их для тебя и принес сюда. А это значит, что ты мне врешь. Врешь!
– Ксения, успокойся, – попросил Дорошин. – Вообще-то ты не имеешь никакого права устраивать мне допросы с пристрастием, но так как скрывать мне абсолютно нечего, то так и быть, в порядке исключения я расскажу тебе историю появления этих плюшек в моем доме. В воскресенье ко мне приходили Мария Викентьевна и Елена Николаевна. Эти плюшки Склонская принесла с собой, потому что действительно испекла их для меня. Но, во-первых, я не вижу в этом факте ничего угрожающего для тебя, а во-вторых, я никогда тебе не врал. Этот дамский визит был первым, сугубо деловым, и, если тебя это утешит, не я был его инициатором.
– Старая сводня, – прошипела сквозь зубы Ксюша, ее хорошенькое личико было искажено ненавистью. – Это я про Виконтессу. Уж если вобьет что-то себе в голову, то все, сливай воду, суши весла, ни за что не отступит.
– И что она вбила себе в голову? – Дорошин все еще не мог понять, что именно вызывает у его любовницы такой шквал негативных эмоций.
– Она решила свести тебя с Ленкой. Это у нее идея фикс – выдать замуж эту тупую корову. А тут такой подходящий вариант наклюнулся! Ты ж у нас человек свободный, да и возраст у тебя подходящий, вот и пошла писать губерния. Ненавижу! Лезет и лезет в чужую жизнь, все ломает, крушит, гадит, зараза старая.
– Ксения. – Дорошин чувствовал, что начинает терять терпение. – Я бы очень попросил тебя относиться к Марии Викентьевне с уважением. Хотя бы в разговорах со мной. Видишь ли, она была дорога близкому мне человеку, и в память о нем я не желаю слышать, как кто-то говорит о ней дурно. Кроме того, я был бы страшно тебе признателен, если бы ты держала при себе построенные тобой гипотезы о чьих-то матримониальных планах на меня. Я, как ты, наверное, изволила заметить, уже большой мальчик, так что отстоять свою независимость в состоянии. Тем более что, уверяю тебя, приходили они совсем по другой причине.
– По какой? – В Ксюше бушевала ревность, и Дорошину вдруг польстило, что она, как тигрица бросается на защиту того, что, как ей кажется, принадлежит ей. Может, он не прав, и она встречается с ним не из пустого любопытства, а потому что действительно влюбилась и дорожит им?
Вообще-то он не должен был рассказывать о том, что узнал от Золотаревой, но Дорошин счел, что не будет большой беды, если он успокоит свою возлюбленную, поэтому рассказал ей о том, что ее бывший непосредственный начальник Борис Петрович Грамазин коллекционировал чужие тайны.
Из сидящей напротив Ксюши как будто выпустили воздух. Ее боевой настрой куда-то улетучился, гнев в прекрасных глазах сменился непонятным Дорошину ужасом. Ужас плескался вокруг обведенных желтой каймой зрачков, грозя вылиться наружу, растечься по лицу, проедая глубокие борозды, залить стол, затопить пол, стечь по крыльцу на улицу, топя снег.
– Ты чего? – в третий раз за сегодня спросил Дорошин, не понимая произошедшей в ней перемены. – Ты чего-то испугалась? Что, Грамазин был в курсе и твоей какой-то тайны?
– До недавнего времени у меня не было тайн, – хрипло сказала Ксюша. – Витя, это же ужасно, что бывают такие люди, как Борис Петрович! Мы живем, даже не догадываясь, что кто-то подслушивает, подсматривает, заносит наши дела и поступки в толстый гроссбух, который в любой момент может стать достоянием гласности.
