– Если я попробую угадать, вы дадите понять, что я права? – снова вступила в разговор Елена. – В 2005 году на аукционе Кристис «Женщина с розовым веером», написанная Фальком еще до отъезда в Париж, была продана за миллион семьсот сорок восемь тысяч долларов. Рекорд стоимости на картины Фалька был установлен в 2013 году, правда, сумма его не разглашается. Коллекционер из России, пожелавший сохранить инкогнито, выкупил две картины русских художников до начала торгов на Сотбис. Одной из них была работа Фалька «Мужчина в котелке», а второй – как раз Кончаловский. Кстати, этим неизвестным коллекционером были случайно не вы?
– Предпочту не отвечать на этот вопрос. – Соколов склонил голову, глядя на Золотареву чуть иронично. – Он не имеет отношение к делу, по которому вы нанесли мне визит.
– Ну почему же, – невозмутимо ответила Елена. – Говорили, что сумма, за которую был приобретен Фальк, в несколько раз превысила эстимейт
[2], который был установлен почти в шесть миллионов долларов. Если это были вы, то рискну предположить, что за неаукционную картину, купленную вами в художественном салоне, вы легко могли выложить от одного до полутора миллионов долларов. Не больше, поскольку, по оценке экспертов, аукционная стоимость «Апельсинов в корзине» могла бы достигнуть миллиона семисот тысяч. Но и не меньше, чтобы хватило и посредникам и тому, кто украл картину в галерее. Ну что, я угадала?
– Скажем так: я отдал за это полотно сумму, которая была мне по силам. Границы вы указали верно. Как и то, что картина, купленная с рук, солидно дешевле даже эстимейта, не говоря уже об итоговой стоимости лотов.
– Хорошо, мы будем считать, что вы заплатили примерно миллион долларов, – кивнула Елена. – Не знаю, как вам, а мне очень жаль, что ваши деньги достались вору, подлецу и, возможно, убийце.
– Вы сказали, убийце? – Брови Соколова встали домиком.
– Да. Убит один из сотрудников картинной галереи. Мы подозреваем, что это связано с кражей, – пояснил Дорошин. – Леонид Аркадьевич, мы будем вынуждены задать ряд вопросов Григорию Орлову. Так что вы уж предупредите его, чтобы не навлекал на себя дополнительных неприятностей.
Они закончили разговор и вышли на улицу, держа в руках тщательно упакованную и перевязанную бечевкой картину.
– Куда сейчас? – спросила Елена. – Я так понимаю, что раз след ведет в Москву, никакие встречи в Питере нам больше не грозят? Как-то страшно бродить по улицам с миллионом долларов под мышкой.
– Да уж, и в камеру хранения ее не сдашь, – засмеялся Дорошин. – Но не на вокзале же сидеть! У вас какие были планы на свободное время?
– В Русский музей хотела сходить, точнее, в Михайловский замок. Там выставка интересная в начале декабря открылась. «Георг Христоф Гроот и Елизаветинское время». Дед обязательно велел посмотреть, а потом ему рассказать.
– Ну вот и пойдемте, – решительно сказал Дорошин. – Там поблизости и перекусим что-нибудь. Поезд у нас с вами только в пять часов вечера. А за сохранность картины не бойтесь, я с нее глаз не спущу. Хотя никак я не могу взять в толк, что именно в ней стоит так дорого?!
– Смешной вы. – Золотарева вдруг улыбнулась, ясно-ясно. – Вы знаете, Фальк же из Парижа вернулся для того, чтобы привезти свои картины на родину. Мечтал о том, что они будут выставлены в советских музеях. А им, то есть музеям, после войны вообще запретили приобретать его произведения и сотрудничать с ним запретили. Он же для театров декорации делал, так и театрам было запрещено привлекать его к работе. Фальк был дружен с писателем Ильей Эренбургом, так тот говорил, что Роберта Рафаиловича практически похоронили заживо. Его картины массово приобретали друзья, чтобы семья художника просто не умерла с голоду, и конечно, тогда о миллионах долларов никто даже подумать не мог. А потом по Фальку еще и Хрущев прошелся, на той самой печально известной выставке современного искусства, так что покупать его для государственных собраний по-прежнему не могли. Зато сейчас могут. И в музеях он есть, и частные коллекционеры за него миллионы готовы выкладывать. Жаль, что прижизненного признания не было, но история все расставляет на свои места.
– Будем надеяться, что и в нашем с вами случае история справится, – улыбнулся Дорошин. – Преступника мы вычислим, картины в музей вернем, главное, чтобы это торжество справедливости случилось еще при нашей жизни.
– Надо постараться, – сказала Елена серьезно.
* * *
Немного подумав, Дорошин принял решение, не возвращаясь домой, отвезти изъятую у Соколова картину Фалька на экспертизу в Москву. Как он и ожидал, Елена Золотарева увязалась за ним.
– Мне же интересно, – сказала она, серьезно глядя на него своими огромными серыми глазищами. – Это же приключение, настоящее приключение! И так получилось, что оно мое. Нет, я его ни за что никому не отдам!
В общем-то Дорошин ее понимал. В жизни старшего научного сотрудника областной картинной галереи не было ничего даже отдаленно напоминающего приключение. Что ж удивляться, что ей интересно принимать участие в настоящем расследовании! Впрочем, из числа подозреваемых Дорошин Золотареву еще не вычеркнул, поэтому понаблюдать за ней в новых для нее условиях было совсем нелишне.
До Нового года, конечно, оставалось всего ничего, но он не любил откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. А сегодня можно было обсудить ход расследования с верным другом Эдиком Киреевым, а заодно попытаться потянуть за ниточку, ведущую от Алены Богдановой к неизвестному пока ценителю дамской красоты, визитка которого болталась у Дорошина в кармане.
В версию внезапной страсти, которой богатый московский коллекционер воспылал к провинциальной простушке, он не верил. Единственное достоинство Богдановой, на его взгляд, заключалось в непрошедшей пока молодости. Она не была красавицей, на которую на улицах оборачивались бы мужчины. Симпатичная, не более того…
В комплекс Пигмалиона, решившего облагородить простой материал и слепить из него что-то удобоваримое, ему тоже верилось слабо. Бедную Золушку, пусть даже и с дипломом искусствоведа, полученного в захудалом педагогическом университете, можно было подобрать и в Москве. Отправляться для этого за двадцать верст было совсем необязательно. Можно подумать, в столице нет маленьких, плохо одетых зубастеньких щучек, готовых предоставлять свое молодое тело в обмен на конвертируемые дензнаки!
Любительницы собирать коллекцию с портретами американских президентов встречались везде, и на их фоне ничего выдающегося в Алене Богдановой не было. Именно поэтому Дорошин считал, что настоящий интерес пока неведомого ему коллекционера, которого, согласно его визитной карточке, звали Михаилом Николаевичем Колесовым, был вызван именно фондами областной картинной галереи, в которой трудилась Богданова, а сама девушка была лишь ключиком, отпиравшим заветную дверцу, за которой прятались сокровища.
