Выскочив на крыльцо, чтобы подставить зимнему ветру пылающее от горьких мыслей лицо, сорокачетырехлетний полковник Виктор Дорошин вдруг с изумлением обнаружил, что плачет.
* * *
Второго января Дорошин намеревался провести так же, как и первое, – лениво, тягуче-однообразно, натопив печь, улегшись на диване перед телевизором, обставившись мисочками с остатками новогодней еды, с сопящей под боком счастливой Габи, уже окончательно обжившейся в его доме и выбегающей на улицу неохотно и ненадолго, лишь для того чтобы справить свои собачьи дела.
Дорошин любил лениться и делал это основательно, со вкусом, тем более что получалось это нечасто. Вчерашний день был как раз примером удавшейся полностью лени, когда можно спать до полудня, валяться в постели, есть понемногу, но часто, выбирая в холодильнике то, что душа захочет, дремать, просыпаться снова, бездумно щелкать пультом телевизора, переключаясь с одного старого кино на другое. Сегодняшний день он планировал провести так же, поскольку никаких мало-мальски нужных дел запланировано у него не было, но, проснувшись в восемь утра, вдруг понял, что ему надо, просто жизненно необходимо съездить в картинную галерею.
Склонская с Золотаревой говорили ему, что в связи с переездом в новое здание им придется выходить на работу в новогодние каникулы. Вчерашний день, конечно, был исключением, но сегодня они уже точно были в строю, а значит, и ему, Дорошину, можно было включаться в работу.
Он не анализировал, что за сила гнала его в музей. Было ли это связано с необходимостью, вызванной расследованием, или ему просто хотелось снова видеть этих двух женщин, постарше и помоложе, вести с ними неспешные беседы, настроившись на одну, удивительно общую волну.
Наскоро позавтракав, он побрился, оделся и сообщил Габи, что уезжает.
– Я могу остаться в доме? – молчаливо уточнила собака.
– Можешь, только не смей залезать на диван, а то выгоню на мороз, – пригрозил Дорошин.
Псина зевнула, свернулась на своем привычном месте у печки и демонстративно прикрыла глаза в показном изнеможении.
В картинной галерее оказалось непривычно светло, пустынно и при этом шумно. Дорошин не обнаружил ни привычной гардеробщицы на входе, ни смотрительниц в залах. Картин, впрочем, тоже не было, ни одной. Голые стены с кое-где ободранными панелями, закрывающими старую штукатурку, смотрелись непривычно и как-то по-сиротски. Двое рабочих отдирали деревянную обшивку, еще двое монтировали козлы в конце первого зала. Разговаривали они громко и грубо. Звук отражался от пустынных стен, разлетался под куполообразным потолком, множился, создавая невиданный до этого акустический эффект. У Дорошина зазвенело в ушах.
– Виктор Сергеевич, как вы здесь очутились? Вы разве не знаете, что мы переехали? – Он повернулся и увидел Елену.
– Я думал, вы как раз собираете вещи для переезда, хотел помочь.
– Нет же! Галерея переехала, пока мы с вами были в Москве. Мы должны были освободить помещение до Нового года, чтобы его успели отремонтировать к рождественской службе. Здесь в ночь на Рождество служба пройдет, поэтому нам надо было торопиться, – сказала Елена. – А наши сегодня все в новом здании, обживаются. Я приехала последние ящики со своими вещами забрать. Не успела до Нового года.
– А вы на машине?
Елена засмеялась:
– Виктор Сергеевич, вы как маленький, честное слово! Откуда у меня машина? Из дома я на автобусе приехала, а в новое здание пешком пойду, тут же два квартала всего. Коробок три, так что придется сходить три раза. Вот и все.
Дорошин припомнил, что для временного пристанища сотрудникам картинной галереи действительно выделили одно из зданий областного краеведческого музея. Места для экспозиций там было негусто, да и хранилище для бесценных фондов казалось неподходящим, но сотрудники худо-бедно расселись в ожидании лучших времен и выделения галерее нового собственного здания. В том, что такие времена наступят, Дорошин сомневался. По его мнению, выставленная фактически на улицу картинная галерея была обречена мыкаться по неудобным площадкам до скончания веков. Денег на обустройство для нее постоянного дома в областном бюджете все равно не было.
– А давайте я вас подвезу, – предложил он. – Может быть, кто-то еще не все свои вещи забрал? Мы могли бы разом загрузить все ко мне в машину.
– Давайте, – согласилась Елена. – Вы к Марии Викентьевне?
– Да. И к вам тоже, – зачем-то добавил Дорошин, чувствуя себя глупо, как школьник, сбежавший с урока и попавшийся на глаза учительнице.
Елена, впрочем, на его неловкость ни малейшего внимания не обратила.
– Ой, а давайте я вам что-то покажу, – сказала она, схватила Дорошина за руку и потащила в глубь анфилады комнат. – Это только тридцатого декабря нашли. Начали деревянные панели снимать в дальнем зале – и нашли.
– Что нашли? – Дорошин едва поспевал за ней.
– Сейчас увидите. Это просто чудо какое-то!
Елена притащила его в последнюю комнату, ту самую, где он три недели назад впервые увидел стоящую на подоконнике Ксюшу. Сейчас штор на окнах не было, дневной свет заливал зал, гоняя солнечные зайчики по стенам. Дорошин прищурился, уворачиваясь от бившего по глазам света, и увидел…
На дальней стене, видимо, той самой, где в храме, до того, как он стал художественной галереей, располагалась алтарная часть, пылала яркими, совсем не выцветшими за долгие годы забвения красками фреска, повторяющая «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи.
– Что это? – недоуменно спросил он у Елены. – Как это?
– А вот так. – Она счастливо засмеялась. – Вы знаете, я, наверное, больше других переживала из-за того, что нас выселяют и лишают здания. Но оказывается, в самом неприятном событии можно найти положительные стороны. Если бы не этот переезд, не реставрация здания, не возвращение его церкви, никто бы и не вспомнил, что здесь было такое чудо. Галерею же в начале двадцатых годов открыли, стены панелями зашили, чтобы удобнее было картины развешивать, фреску скрыли от людских глаз. Любопытно, что ни в одном источнике про нее не упоминается. Была, а как будто и не было.
– И какой это век?
– Мария Викентьевна сказала, что ориентировочно середина девятнадцатого. Хотя экспертиза нужна, конечно. Это копия с картины Леонардо, но только не совсем точная. К примеру, художник Иуду облачил в одеяние совсем другого цвета. Предстоит большая научная работа, чтобы определить автора и историю возникновения этой фрески. Ясно только, что выполнена она полностью по православным канонам.
– Удивительная находка…
– Да, конечно. Это настоящий образчик храмовой живописи. Ценность несусветная. Мне так хотелось, чтобы вы тоже ее увидели, и вот вы оказались здесь! Тоже маленькое чудо.
Дорошин был склонен с этим согласиться. Он с некоторым волнением и искренним интересом смотрел на фреску, чей колорит и композиционное построение были выше всяческих похвал.
