Все они хорошие работники, и она не позволит никому сказать им, что это не так! Она не допустит, чтобы кто-нибудь обидел их, как Дункан обидел ее.
Уинни резко остановилась.
Возможно, ей удастся доказать Ксавьеру, что подлинная дань уважения Лоренцо – это не шикарный отель, а человечность в отношениях с людьми.
«Золотой дворец» – эталон гостиничного стандарта, качества обслуживания, но где же любовь к ближнему и человеческая доброта? Этим пожертвовали ради эффективности и роскоши.
Как заставить его думать по-другому?
«Да, бывает, что и свиньи летают».
Она отказывается сдаваться.
«И тогда свиньи залетают».
Вздохнув, Уинни вошла в комнату бабушки.
Эгги подняла голову:
– Я вас знаю, дорогая?
– Здравствуй, Нана. Это Уинни.
– Уинни?
– Твоя внучка.
– У меня есть внучка?
– Есть.
Таким ритуалом начинался каждый визит.
Эгги сидела в плюшевом кресле с откидной спинкой. Уинни села на стул рядом и кивком указала на букет ярко-розовых гербер на прикроватном столике.
– Красивые.
– Их приносит мне каждую неделю медсестра. Она говорит, что она медсестра, но я-то знаю, что не медсестра. – Эгги наклонилась к Уинни и доверительно сообщила: – Она – моя дочь.
– Корал?
– Мою дочь так зовут? А, да, конечно. Корал приносит их каждую неделю. Она скоро заберет меня домой.
Цветы присылали из цветочного магазина. Уинни оплатила доставку.
– Корал во Франции, Нана. – Уинни указала на открытку рядом с вазой. – Видишь? Она шлет тебе привет.
– Она скоро вернется и возьмет меня домой.
Уинни достала из сумки пакет с конфетами.
– Я принесла тебе подарок.
Эгги оживилась, заулыбалась, тут же извлекла из пакета мармеладку и сунула в рот. Уинни и этому была рада. Видеть, как бабушка чему-то радуется, это редкость. С потерей памяти и путаницей сознания Уинни смогла смириться, но не с тем, что Эгги перестала радоваться и пребывала в основном в состоянии раздражения и ярости. Все меньше и меньше она напоминала человека, который брал от жизни любую каплю удовольствия, превращаясь в злобную, обиженную женщину.
– Нана, ты помнишь испанца по имени Лоренцо?
Эгги застыла, и на секунду Уинни подумала, что это имя оживит давно похороненные воспоминания, что на несколько кратких мгновений к ней вернется ясное сознание. Такое все еще иногда случалось.
Но сегодня подобного не произошло.
– Медсестры хотят меня убить, – мрачно заявила Эгги.
– Но они приносят тебе цветы.
– Им нужны мои деньги.
– Нана, у тебя нет денег.
– Но мне нужны деньги, чтобы купить завтрак. Что мне делать, если я не могу купить себе завтрак?
– Обо всем, что тебе нужно, позаботятся. Тебе не надо больше думать о деньгах.
В когда-то ярко-голубых глазах промелькнуло смятение.
– Ты моя внучка?
– Правильно. Я Уинни.
У Эгги задрожал подбородок.
– Ты возьмешь меня домой?
– Сейчас это твой дом.
Глаза Эгги сердито сверкнули.
– Ты моя внучка, но ты не берешь меня домой? Ты – плохая внучка. Ты злая!
Горсть мармеладок полетела прямо Уинни в лицо, попав в щеку и шею.
– Ты тоже хочешь меня убить!
В комнату вбежали две медсестры.
– Ну-ну, миссис Стивенс, вам нельзя так волноваться. Помните, что сказал доктор?
Пригоршня мармелада, приготовленного к обстрелу, упала Эгги на колени.
– Я была больна?
– Да.
Уинни вежливо выпроводили со словами:
– Будет лучше, если ваша бабушка сейчас отдохнет.
Уинни через плечо оглянулась на Эгги. Сердце сжалось. Какая она маленькая, хрупкая и испуганная.
Удалось выплакаться лишь в машине, чтобы не ставить никого в неловкое положение.
Уинни вернулась в мотель в четыре часа.
Еще не успев войти в фойе, она услыхала гневный голос Ксавьера:
– Я сказал, чтобы эту картину убрали сейчас же!
Боже! Ксавьер с угрожающим видом навис над стойкой ресепшен, где сидела бледная Тина. Оба ее не заметили.
Уинни для храбрости сделала глубокий вдох.
– Добрый день, Ксавьер, Тина.
Сделав вид, что ничего особенного не заметила, она подошла к стойке и стала разбирать и раскладывать почту.
– Ксавьер, я не могла не услышать то, что вы сказали. Когда именно вы попросили убрать портрет Эгги?
– Вы же не должны находиться на работе. У вас свободные полдня, – сверкая на нее глазами, отрывисто произнес он.
– Спасибо, я чудесно провела время.
Как же все уладить? Трудные постояльцы – это одно, а трудный босс – это еще более жуткая ситуация.
– Тина, когда мистер Рамос попросил снять портрет Эгги?
– Сразу, как вы ушли. Около половины первого.
Ксавьер взглянул на часы:
– Уже пятый час. Я не намерен закрывать глаза на подобное открытое неподчинение.
Уинни решила не обращать на его слова внимания.
– Тина, душечка, включите чайник. Скоро прибегут мальчишки и наверняка захотят выпить молока с печеньем, да и я не откажусь от чашки чаю.
Тина ушла, а Уинни повернулась к Ксавьеру:
– По четвергам техник работает до полудня. Если бы вы высказали свое желание раньше, то картину сегодня убрали бы. – Он хотел ее прервать, но она не дала ему это сделать. – В обязанности Тины не входит залезать на лестницу, чтобы снять портрет – это нарушает пункты по технике безопасности и охране труда.
– Почему она сама мне этого не объяснила?
– А вы разве дали ей такую возможность?
Он промолчал, но ноздри у него задрожали от сдерживаемого гнева.
– Вы кричали на Тину так, словно она… полная идиотка, не способная выполнить ваше указание.
– Постарайтесь не говорить со мной так, словно полный идиот – я!
Уинни взорвалась:
– Я постараюсь, как только вы перестанете вести себя именно так! Ваше поведение было не просто ужасно, но и совершенно неприемлемо. Да вы выглядели каким-то громилой! У себя в Испании вы можете быть деспотом, но здесь вам придется относиться к персоналу с уважением.
