Но в этих газетах ни слова не было сказано об этих замечательных деяниях советской власти и о людях, сотворивших их своими руками. Ни единого упоминания о том едином трудовом подвиге, который совершила страна, в кратчайшие сроки выйдя из послевоенной разрухи, восстановив и преумножив свое хозяйство. Нет, ничего этого не было на страницах этих удивительных газет. Если эти стройки и упоминались, то исключительно в связи с работающими на них политзаключенными, их нечеловеческими условиями труда и массовой гибелью. Создавалось полное впечатление, что кроме заключенных на этих стройках больше никто и не работает.
Не было в этих газетах и обязательных отчетов со всякого рода пленумов КПСС, не содержалось и публикаций генеральных секретарей и их ближайших помощников. Если какие-то статьи и имелись, то цитаты из речей советских вождей в них были выдернуты из контекста и подавались под совсем иным соусом, как глупость и недальновидность очередного слуги народа.
А уж изображения советских вождей, если и появлялись на страницах этой странной газеты, то вовсе не в виде парадных, тщательно выверенных снимков, а в виде каких-то уродливых фотографий, на которых тот же Никита Сергеевич Хрущев со своим неизменным початком кукурузы, который он держал так, словно собирался проткнуть им небо, выглядел едва ли прилично. Не лучше выглядел и Георгий Маленков, сменивший на посту Сталина. А уж Лаврентия Берию неизвестный фотограф представил в таком виде, что сразу делалось очевидным – этот человек по меньшей мере развратник, а еще скорей всего и плут.
– Тьфу ты, – удивился Саша, дочитав первый выпуск. – Что за гадость такая?
Газета называлась «Правда», но на настоящую «Правду», экземпляр которой Саше как-то довелось читать, эта газета никак не походила. А ведь то кафе, где состоялось Сашино знакомство с публицистикой тех лет, было оформлено в стиле «Назад в СССР». И оно было битком набито подлинными раритетами той эпохи – старенькими радиоприемниками, транзисторами и посудой. Даже портрет Сталина у них на стене висел. А под портретом был колченогий старенький столик, на котором были небрежно свалены советские издания разных лет. Была там и газета «Правда».
Саша взял в руки «Правду», чтобы почитать, и в ожидании задерживающегося приятеля внимательно изучил газету, что называется, от корки до корки. Поэтому он хорошо себе представлял, как выглядели газеты тех лет. Так вот эта найденная им на чердаке «Правда» вполне могла бы называться «Кривдой» – так разительно отличалась она от истинной советской «Правды». Та вызывала гордость, а эта смущение.
– Ерунда какая-то, – пробормотал Саша. – Сатира или что?
Но хотел бы он посмотреть на смельчака, посмевшего так высмеивать советских бонз! И ладно бы их одних! Но газетные страницы так и пестрели статьями о забастовках, чудовищным образом подавленных. А также о повсеместно растущем недовольстве граждан советской властью. Это был основной посыл, содержащийся во всех материалах.
– Подстрекательные какие статьи. Гадкие. Разве так все было?
Даже с расстояния десятков лет Саше было неприятно читать эти газеты. И хотя умом он понимал, что, будь в СССР все так хорошо и радужно, как сообщали с экранов телевизоров и вещали по радио, страна бы ни за что не развалилась в девяностых, во всяком случае не с такой легкостью и не так катастрофично, но все же он предпочитал думать, что хорошего и справедливого в СССР было куда больше, чем достойного порицания.
Вздохнув, Саша сказал самому себе:
– Посмотрим, что там дальше. Может, будет лучше.
Он отложил мерзкие газеты в сторону и взялся за конверт. Он был заклеен. Но парень лишь мгновение помедлил, а потом руки, действуя словно бы сами собой, вскрыли конверт. Внутри были фотографии. Много фотографий. На всех них были запечатлены люди. Фотографии были разных лет. Были сделанные в ателье еще в царское время, судя по благополучным безмятежным лицам, фасонам одежды и какой-то общей атмосфере сытости и довольствия, которая витала над стоящими в кадре людьми. Также о давности этих фотографий можно было судить по витиеватым виньеткам и букве ять, после революционных событий и языковой реформы безжалостно упраздненной большевиками.
Но кто были все эти люди? Саша не успел это хорошенько обдумать, потому что его вновь оторвали от увлекательнейшего занятия и позвали вниз.
– Саша!
Это снизу подала голос Катя. Голос ее звучал надрывно. И Саша поспешил спуститься к ней. Сестра, да еще беременная, поважней каких-то там старых документов. И все же, уходя, он на минутку остановился и не без сожаления оглядел поле своих розысков. Саша и раньше считал чердак чем-то вроде музея, а теперь, когда ему довелось частично приоткрыть тайну живших ранее в этом доме людей, вся эта старинная рухлядь стала ему еще интересней.
Но сестра требовала внимания. Как только Саша спустился вниз, Катя схватила его за руку и больше не отпускала:
– Сашка! Мне страшно!
– Глупая! Мы же дома. Что тут может случиться?
– Дома! А как выйдешь, что там?
– Там все в порядке.
– Кругом призраки! – твердила перепуганная Катя. – Убийства! Уже две жертвы. А вдруг Колю тоже убьют!
– Так он им и позволит себя укокошить!
Катя немножко успокоилась от уверенного тона брата, но потом опять заволновалась:
– Нет, ты мне скажи, вот где он ходит?
– Скоро придет.
И точно, стоило Саше произнести эту фразу, как на крыльце послышался шум шагов и в дверях появился Коля. Впервые за долгое время вид у него был бодрый, вроде как он даже улыбался. Катя радостно взвизгнула и кинулась к мужу. А Саша рассматривал Колю. Чего это он сияет? Просто так от полноты жизни Коля ухмыляться бы не стал. Не такой он человек, чтобы за здорово живешь шутки шутить или хихикать. Нет, если Коля улыбался, то все вокруг знали: для этой улыбки у него имеется вполне серьезный и уважительный повод.
В руках Коля держал какой-то сверток.
– Мне кажется, я придумал, как нам быть!
И с этими словами он взмахнул руками.
– Ой! – тут же вскрикнула Катя.
Да и Саша хоть был нервами и покрепче сестры, на мгновение все же окаменел. Потому что сверток в руках у Коли оказался белым полотном с намалеванной на нем такой жуткой рожей, что Саша прямо затрясся.
– Эт-т-то что?
– Наш призрак!
Катя закатила глаза и привалилась к стенке. Но Коля не замечал того впечатления, которое он произвел на жену. Он был весь в своих планах.
– Я так рассудил, чего это призрак старика у нас за домом пасется? Он что, бездомный? Нет, у него есть дом. Наш дом! И разве мы его куда гоним? Да ни в коем случае! Так к чему этому бедолаге на старости лет по полям, по лугам болтаться? Пусть он лучше у нас дома живет!
– Ты… ты рехнулся? – спросила Катя и заплакала. – Только этого мне еще не хватало! Призрака в жильцы!
