Группа „А“. Подчеркивается (при всех оговорках) социалистическая, марксистско-ленинская ориентация руководителей Никарагуа, их искренние дружеские, интернационалистские чувства по отношению к СССР.
Дается в целом позитивная оценка их внутренней политики с указанием на то, что „политический плюрализм“ и „смешанная экономика“ — это временное, вынужденное маневрирование. Отмечается, что „национальное руководство“ полностью контролирует развитие событий и действует целеустремленно, последовательно, со знанием дела.
Трудности, противоречия „сандинистской революции“ объясняются, как правило, действиями оппозиции, контрас, Соединенных Штатов.
Группа „Б“. Отмечается, что сама концепция „сандинистской революции“ остается расплывчатой, неопределенной.
В руководстве — при максимальной демонстрации единства — есть внутренние сложности, связанные с различным пониманием событий и с личными взаимоотношениями. Власть, находящаяся в руках „девятки“, опирается прежде всего на армию и органы безопасности — в этом и сила, и слабость нынешнего режима.
Сужение социальной базы режима рассматривается как результат не только естественной поляризации сил, но и ошибок сандинистского руководства. Психологически понятное стремление форсировать общественные преобразования (аналогии: курс Ф. Кастро на построение коммунизма, минуя социализм; первый период афганской революции) привело к кризисным явлениям в экономической области, оттолкнуло от революции часть трудящихся, особенно крестьянства.
Отношения с СССР следует рассматривать не столько сквозь призму идеологии (интернационализм), сколько на фоне реальных интересов и потребностей.
Строгое распределение позиций по группам „А“ и „Б“ — это лишь логическая схема. Практически же каждый раз сталкиваешься с той или иной „смесью“, где в разной дозировке представлены различные, часто противоположные точки зрения.
Примерно в такую же схему укладывается различие мнений у самих никарагуанцев. Одни подчеркивают, например, что крестьяне, воюющие на стороне контрас, — это насильственно угнанные люди. Другие же считают, что крестьяне уходят к контрас в основном из-за ошибок революции, неприятия новых порядков. Одни делают акцент на всеобщей поддержке мобилизации в армию. Другие же говорят о сопротивлении, которое встречает эта мера. И т. д.
Было бы весьма непродуктивно пытаться найти одну-единственную „истину“, хотя, на мой взгляд, мнения и оценки в группе „Б“ более реалистичны. Однако спорить можно до бесконечности, ибо сама объективная ситуация является зыбкой, неустойчивой, таящей разные возможности, разные варианты развития. Поэтому, не прекращая аналитическую работу и не смущаясь наличием разных подходов и оценок, следовало бы сосредоточиться на втором круге проблем — что нам надлежит делать.
В общем, насколько я понял, все согласны — надлежит помогать Никарагуа. Что мы и делаем. Но за этим общим согласием, за конкретными решениями я уловил какую-то двусмысленность, недоговоренность, отсутствие четкой, продуманной программы действий. Иногда говорилось о риске в связи с непредсказуемостью. Иногда проскальзывала мысль — не надо провоцировать американцев. Иногда на первый план выдвигался „афганский синдром“.
Наверное, все эти соображения имеют смысл. Но давайте поставим вопрос так: чего мы хотим добиться, помогая Никарагуа? Какова главная цель нашей помощи? По-видимому, цель состоит в том, чтобы помочь Никарагуа выстоять под ударами контрас и стоящих за ними США. Поражение сандинистов было бы воспринято во всем мире как поражение сил прогресса и независимости, как наше поражение.
Разумеется, не нужно зря дразнить американцев. Но, во-первых, военная деятельность американцев в Центральной Америке дает возможность представить меры по усилению обороноспособности Никарагуа как вынужденные, ответные и т. п. Во-вторых, вероятность военной интервенции США практически крайне мала.
Есть один, на мой взгляд, фундаментальный ограничитель — за пределами Манагуа не должно быть наших военных советников и специалистов, да и тут их число должно быть минимальным. В остальном же следовало бы действовать более энергично и отойти от попыток наладить „взаимовыгодное“ экономическое сотрудничество.
Люди (возможно, по своей вине) попали в беду, и наши собственные интересы требуют выручить их. Даже если есть реальный риск понести финансовые и материальные потери. Не буду касаться конкретных вопросов — никарагуанцы, например, нажимали на вертолеты, — ибо тут как раз необходимо знание обстановки на профессиональном уровне.
Мне показалось, что установление дипломатических отношений между Никарагуа и КНР встречает сдержанное отношение среди наших товарищей.
В практически-политическом плане эта сдержанность вряд ли может быть оправданна. Напротив. Было бы очень хорошо, если бы китайцы „вслух“ проявили озабоченность судьбой Никарагуа. Кстати, ничто не мешает нам по дипломатическим каналам обменяться мнениями с китайцами по никарагуанским делам и попробовать деликатно подтолкнуть их к заявлению в поддержку Никарагуа.
Еще раз хочу подчеркнуть свою основную мысль. Что происходит внутри Никарагуа, куда там пойдет дело, этого никто пока не знает и знать не может. Слишком много неизвестных величин в уравнении. Наша задача, наш интерес — помочь Никарагуа выстоять под давлением США. Кстати, это и единственный реальный рычаг, при помощи которого мы можем воздействовать на события в Никарагуа.
И последнее. Ощущается большой соблазн начать учить никарагуанцев — как им делать революцию. По-моему, имело бы смысл удержаться от такого соблазна.
Если бы мы отовсюду получали объективную информацию, мы бы давно поняли: чем меньше мы советуем, чем меньше наших советников, чем вообще менее ощутимо наше присутствие, тем к нам лучше относятся. И наоборот. Пример — Югославия и Монголия. Но это уже другая тема.
Единственное, что стоило бы втолковывать нашим далеким друзьям при любом удобном случае, — главный фронт борьбы против контрреволюции проходит через решение внутренних (экономических, социальных, политических и т. п.) задач».
Финал явно в духе нового мышления. В этом же духе и скептическое отношение к марксистско-ленинской ориентации сандинистского руководства. Но вполне в духе мышления старого, привычного настаивание на необходимости во что бы то ни стало помогать Никарагуа. Отворачиваясь от простейшего факта — у Советского Союза нет реальных интересов в этой части мира.
Но главным полигоном для отработки нового политического мышления — не журналистами, а политиками — был Афганистан. Мне представляется, что Горбачев здесь не преуспел. Ему, конечно, ясно было, что надо выводить войска, и он заявил об этом на политбюро 17 октября 1985 года. Но война продолжалась еще более трех лет. Потому что никто не хотел сказать: мы ошиблись, и нас побили. Срабатывало старое, имперское мышление: уйти и сохранить. Рыбку съесть и…
Долго тянулись бессмысленные переговоры с американцами. Без понимания, что в данных условиях любая гарантия будет только бумажной. Держались за Наджибуллу и держали Наджибуллу. Без понимания, что для всего Афганистана Наджибулла — это Советский Союз.
