Четыре года в «Коммунисте» обернулись для меня большими плюсами. Во-первых, новая жена, дочь и комната 15,36 кв. м. Во-вторых, новые друзья и знакомые, публикации в «Коммунисте» и других московских изданиях. В-третьих, знакомство с довольно близкого расстояния с аппаратами и механизмами, которые обеспечивали стабильное господство партийно-государственной верхушки. Был и минус. Я ушел от занятий собственно философией, тем более философией бесконечного. Возможно, это сберегло мое здоровье. Но, несомненно, заставило тратить слишком много ума и энергии на всякую жизненную мелочовку.
Старая площадь: мой главный университет
На Старую площадь, уже как на службу, мне надо было явиться в какой-то из понедельников в конце декабря 1963 года. Но ЦК работал на опережение. В субботу, когда я предавался тихим семейным радостям, позвонил помощник Л. И. Брежнева Андрей Михайлович Александров-Агентов. Поздравил меня с назначением в отдел и сообщил, что он договорился с Андроповым о моем первом боевом задании. Брежнев (тогда — председатель Верховного Совета СССР) собирается с визитом в Чехословакию. Готовятся речи. Время поджимает. Александров просил меня срочно заняться одной из них.
Через час фельдъегерь доставил пакет с проектом речи. Три странички. Возился с ними все воскресенье. Чтобы первый блин не был комом…
Строго говоря, это был уже второй блин. Перед XXII съездом КПСС меня вызвал главный редактор «Коммуниста» Константинов.
— Нам поручено, — сказал он, — подготовить выступление на съезде для Брежнева. Я тут надиктовал текст. Доведите, пожалуй ста, до кондиций.
Я довел. Начался съезд. Брежнев выступил, но с другим текстом.
— Брежневу наш вариант понравился, — объяснял мне потом Константинов. — Но слишком умно, не по чину ему, Брежневу, так говорить.
Поскольку с тех пор чин Брежнева не изменился, я теперь не слишком старался по части содержания, размышлизмов. О чем шла речь, не помню. Помню только, что споры развернулись вокруг «птицы феникс». Этот свежий образ почему-то нравился Александрову…
В понедельник — на Старой площади. Длинные, гулкие коридоры. Двери с табличками ФИО. Моя уже была готова.
За дверьми сидели очень разные люди. Их можно, пожалуй, распределить по четырем группам.
Первая. «Заведовали» идеологией во всех возможных направлениях: культура, искусство, наука, образование. Они знали, что такое «хорошо» и что такое «плохо». И отвечали за то, чтобы иные мнения не высказывались. Они определяли, что нужно читать, а что не нужно. Что можно смотреть, а что нельзя. Что не возбраняется говорить, а что лучше и не надо.
Когда ругают «аппарат ЦК», имеют в виду прежде всего именно эту его деятельность.
Вторая. Руководили руководителями народного хозяйства. Каждое министерство имело в аппарате своих «кураторов». Как правило, это были опытные, знающие дело специалисты. В принципе с точки зрения здравого смысла они были вообще не нужны. В Совете министров работали такие же специалисты. Но если «партия — наш рулевой», то политбюро не хотело выпускать хозяйственные рули из своих рук.
Третья. Контролировали силовые функции государства. Через административный отдел осуществлялся партийный надзор за деятельностью КГБ и МВД, положением в вооруженных силах, за работой суда и прокуратуры. Здесь действовал сложный политический механизм подбора руководящих кадров для «силовых» органов (термины «силовики», «силовые» органы тогда не употреблялись, они появились в политическом языке где-то в конце 90-х).
И «хозяйственники», и «администраторы» относились к «идеологам» чуть-чуть свысока: мы делом занимаемся, а вы болтаете. Но, с другой стороны, все понимали, что связаны одной цепью. Что именно идеология, точнее, господство одной идеологии гарантирует всевластие партийного аппарата. Только ложь, конечный продукт идеологов, обеспечивала эффективность насилия (актуального или потенциального), на котором держалась система.
К четвертой группе относились два «братских» отдела: международный отдел и отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями стран социализма. Международный отдел продолжал традицию Коминтерна. Через него КПСС руководила коммунистическим движением. Сфера деятельности отдела ЦК КПСС ограничивалась «лагерем социализма». А поскольку коммунистические партии социалистических стран являлись правящими партиями, то отношения с ними выходили на уровень внешней политики. Соответственно, отдел ЦК был гораздо более тесно связан с нашим МИДом, с посольствами соцстран, отслеживал обстановку в каждой стране, участвовал в разработке и реализации внешнеполитических акций. Международный отдел можно было бы назвать отделом по подготовке мировой социалистической революции, а отдел ЦК — отделом по навязыванию советского опыта строительства социализма.
Люди, работавшие в «братских» отделах, были связаны со всем миром, знали языки, часто бывали за границей. Эффективность их работы предполагала знание действительной, а не пропагандистской картины событий, умение аргументировать, определенную гибкость в дискуссиях. Поэтому в «братских» отделах работали более образованные люди, часто скептически относившиеся к догматическим тезисам советской идеологии. Бывали и исключения, но в целом в наших коридорах власти дышалось свободнее, чем в других… Это было известно всем, это многим не нравилось, но с этим после XX съезда КПСС ничего поделать было нельзя.
Еще более специфическим было положение консультантов. Они появились в атмосфере «оттепели», затронувшей и цековские структуры. Отношения между КПСС и международным коммунистическим движением заметно менялись. Множились, обнажались проблемы, о которых раньше стремились не упоминать. Вера в непогрешимость Москвы, КПСС уходила в прошлое. Наступало время доказательств и убеждения. Нужны были люди, которые, с одной стороны, не внушали сомнения относительно своей приверженности существующему политическому режиму и господствующей идеологии, а с другой — могли бы смотреть на мир открытыми глазами, были бы способны понять, объяснить надвигающиеся перемены. Вполне возможно, что так четко вопрос не ставился. Логика отставала от психологии. В руководящих головах ощущалось, нарастало беспокойство в связи с тем, что существовавший, привычный аппарат ЦК, вскормленный парным марксистско-ленинским молоком, не в силах угнаться за развитием событий. Тут и появились консультанты.
Из нынешнего далека не могу судить, кто первый сказал «а-а-а…»: Борис Николаевич Пономарев, десятилетиями возглавлявший международный отдел, или Юрий Владимирович Андропов, заведовавший тогда отделом ЦК. Кажется, все-таки Андропов. И, кажется, первым консультантом был Лев Николаевич Толкунов. Фронтовик. Порядочный, умный, приятный человек. В отделе он дорос до первого замзава. Потом пошел на рекорд: дважды был главным редактором «Известий». Где мы с ним еще встретимся.
Вместе с Толкуновым консультировали Лев Петрович Делюсин и Олег Тимофеевич Богомолов.
Делюсин — лучший, на мой взгляд, китаист в стране. Фронтовик. Интеллигент (в хорошем смысле этого слова). Почетный зритель Таганки. Написали мы с ним когда-то книжицу «Политический кризис в Китае». Уж больно простенько на нынешний вкус…
