Или — как минимум! — не ждут лжи.
Говорить правду всегда было сложно, а часто — и невозможно. Не лгать — было легче. А между — тысяча всяких и всяческих нюансов.
1 сентября 1983 года. Утром позвонил Андропов и сказал, что уезжает в отпуск, и — в продолжение нашего разговора — просил к возвращению приготовить записку по национальному вопросу. Вечером, еще до программы «Время», домой позвонил немецкий журналист Уве Энгельгарт. Был очень взволнован. Сказал, что советские летчики сбили где-то возле Сахалина корейский пассажирский самолет. Почти кричал: «Идет пропагандистское цунами!» Просил связаться с руководством и сказать, что нужна максимальная серьезность и честность.
Я так и не понял, что же мне надлежит делать. Подошло «Время». ТАСС заявил, что какой-то самолет нарушил границу, на предупреждения не обращал внимания и «продолжал полет в сторону Японского моря».
Утром по зарубежной информации становится ясно: самолет нарушил границу, самолет был пассажирский, мы его сбили. Звонил Горбачеву, Крючкову, Александрову. Никого не застал.
3-го публикуется очередное заявление ТАСС. И опять «в сторону…». Моя позиция: пока не извинимся, писать ничего не буду.
4-го появляется редакционная в «Правде». Ругает американцев. Газета продолжает гнуть в сторону «исчезновения неопознанного самолета».
5-го, в воскресенье, вел «Международную панораму». О самолете не говорил. Лапин заочно гневался. Позвонил ему. Отбивался тем, что новой информации не было, а старую все знают. Ответ Лапина: «Я вам не навязываю свою точку зрения, а излагаю ее».
Подготовили с Шишлиным формулу извинения. С подачи Черненко она вошла в заявление правительства. Опубликовал: «Трагедия в небе и преступление на земле». В рабочей тетради три урока.
1. Сразу сообщать факты, а не ждать, когда надавят.
2. Разрабатывать систему аргументов, а не ругаться.
3. Советоваться со специалистами.
Ну прямо по Маяковскому: скрипка и немножко нервно. Нервировала и неопределенность вокруг главного редактора. После Алексеева вернулся встреченный овацией Толкунов. Но все время ходили слухи о его выдвижении. Слухи стали реальностью в апреле 1984 года. Толкунова забирали в Верховный Совет. И сразу суета и сумятица вокруг открывшейся вакансии. Назывались самые невероятные кандидатуры вплоть до откровенных сталинистов Севрука и Косолапова. Назывались Черняев, Игнатенко, Капто (из Киева), Яковлев А. Н. И наш Ефимов. Я агитировал за Ненашева. Даже с Горбачевым говорил на эту тему (он поддержал). Но партийная верхушка боялась Ненашева — «неуправляем». В конце концов из «Правды» перевели Ивана Дмитриевича Лаптева — заместителя главного редактора. Известинцы переживали: почему «варяга»? Но Лаптев оказался вполне на месте.
В те времена журналисты обычно не брали интервью у журналистов. Но я был вроде бы не совсем журналистом, не только журналистом. И мне коллеги задавали вопросы. Два примера.
Журнал «Журналист» интересуется тем, какое профессиональное качество особенно необходимо журналисту в современных условиях. Отвечаю:
— По-моему, любому журналисту в любых условиях «особенно необходимо» знать свое дело. То есть, во-первых, знать то, о чем он пишет, и, во-вторых, уметь писать. А дальше начинается журналистика. Занятия ею предполагают наличие совести, мыслей и мужества.
Совести — чтобы было стыдно работать плохо.
Мыслей — чтобы было что сказать людям.
Мужества — чтобы иметь совесть и мысли. Оставаться самим собой.
И вопрос газеты «Черноморская здравница»: «Любопытно хотя бы одним глазком заглянуть в вашу творческую лабораторию. Судя по вашим выступлениям в газете и в „9-й студии“, вы с завидной легкостью ориентируетесь в водовороте международных событий. Но ведь и непосвященному понятно, что за такой легкостью стоит большой труд…»
Отвечаю:
— Когда у меня спрашивают, какова моя узкая специальность, мне ничего не остается ответить, кроме того, что я специалист по общим проблемам внешней политики. То есть я дилетант, но стараюсь быть дилетантом высокой квалификации. Так, во всяком случае, сам я воспринимаю свою роль. Мне интересно знать обо всем. И самое интересное — это ассоциации, связь явлений. Чем шире круг явлений, тем лучше видишь комплекс мировых дел в целом. Разумеется, для этого приходится много работать. Аналогии тут, конечно, условны, но если, скажем, вы хотите остаться хорошим пианистом, то должны ежедневно играть гаммы. Равно как хорошая балерина должна каждый день работать у станка часа по три-четыре. Мой рабочий день тоже начинается с того, что я прочитываю папку бумаг объемом в 300–400 страниц: сообщения телеграфных агентств и переводы важнейших статей мировой прессы за вчерашний день. Это минимальная порция, которую мне нужно осваивать ежедневно, чтобы в любой момент быть, как говорится, в хорошей форме. Что-то из этой папки я читаю более внимательно, что-то бегло проглядываю — два-три часа это занимает. Помимо того, регулярно читаю научные, общественно-политические журналы, монографии, словом, стараюсь быть в курсе.
Честно говоря, я считаю себя не очень-то профессиональным журналистом. В том смысле, что профессиональный журналист обычно отталкивается от поездок, от встреч с людьми. Меня же все это довольно мало интересует. Да я и не умею это делать. Хотя тоже, разумеется, езжу за границу, тоже встречаюсь с людьми, но все это имеет для меня второстепенный характер. Главное же мое дело — политический анализ, работа с бумагой, с документом, с текстом. А поездки, личные встречи — это, так сказать, эмоциональный фон, помогающий основной работе.
«Берег турецкий…»
Тема «езжу за границу» — первейшая для международника. Мне посчастливилось побывать в 47 странах. Раньше пели: «Не нужен мне берег турецкий…» Журналистам, да и не только журналистам, это не подходит. Не отдых имею в виду. Работу. Все «берега» интересны. Люди, нравы, природа, проблемы — все годится для репортажа, очерка, статьи. Для «акул пера» или телевизионной камеры.
У меня, как у непрофессионала, был один очевидный минус. Большой минус. Я не говорил свободно ни на каком языке. Учил немецкий, французский, лет сорок — английский. Читал для интереса учебники разных языков. Мог сказать несколько фраз даже на китайском или японском. Но все это — игра. Серьезно же работал с переводчиками. За границей находились 40 известинских корреспондентов. Посольства помогали. Так что немота не угрожала.
Самомнение подводило иногда. В Белграде затеялся спор полиглотов: кто полиглотистее. Мне было обидно сидеть молча. И я сказал: по газете определю любой европейский язык, хоть исландский, хоть шведский, хоть какой. Нет, заявили югославы, — не определишь. Настроение было боевое. Спорим! Поспорили на несколько бутылок коньяка. Югославы приносят газету. Смотрю как баран на новые ворота. Ничего похожего на что-то известное. И так крутил, и эдак. Не помогало. Оказалось, что это — баскская газета. На баскском языке я и погорел. Выставил коньяк на радость полиглотам…
