Обвинение не заставило забыть о страхе, но вызвало и другое чувство – раздражение.
– Никого я не будила! – резко ответила я. – Что это за существо? Какой-то дракон? У вас и настоящих драконов хватает, к чему выдумывать сверхъестественных?
Однако я прекрасно понимала: горный змей не смог бы оставить в траве выжженных следов. Их экстраординарное дуновение несет в себе мелкие частицы льда, а не огонь, а уж огненных лап нет и у ахиатского пустынного дракона.
– Он не… – начал было Астимир, но пальцы священника стиснули его плечо, и он умолк на полуслове.
– Не стоит говорить об этом здесь и сейчас, – сказал священник, оглядевшись вокруг. Что он имел в виду – ночь, близость следов, вероятность того, что зверь все еще неподалеку, – осталось для меня загадкой, но все вновь подняли раскрытые ладони. – Завтра. Вы придете в молельню – там можно говорить спокойно – и я расскажу вам.
При мысли о посещении этого идолопоклоннического места я окаменела. Не забывайте, я была очень молода, а храмовники были для меня еретиками. Я еще не бывала в тех странах, где сегулизм любого толка не допускает ни малейших отклонений, и разнообразные языческие ритуалы, которым я подвергалась с тех пор, возмутили бы меня до глубины моей девятнадцатилетней души.
Но жажда знаний была сильнее религиозных чувств, каковые, в конце концов, были, скорее, порождением бездумных привычек, чем подлинных убеждений.
– Хорошо, – кивнула я. – Но искренне надеюсь, что все, что вы имеете сказать, не окажется напрасной тратой времени.
Глава 15
Легенда о Жагрите Мате – Предложение помочь Дагмире – Ледяное лекарство от сверхъестественных недугов
Я была молода, родилась и выросла в Ширландии, стране прагматичной, давно отказавшейся от самых путаных религиозных взглядов как от ненужных сложностей…
Боюсь, я оскорбила друштаневского священника до глубины души, войдя в молельню с парадного входа.
Те из читателей, кто исповедует культ Храма, сейчас, скорее всего, в ужасе выронили эту книгу. Увы, я была (и остаюсь) ученым-натуралистом, а не антропологом и не историком, и, хоть в наш просвещенный век мы признавали, что человек есть одно из высших животных, меня заботили лишь животные, к людям не относящиеся.
Столь вычурным манером я хочу сказать, что не обращала на местную молельню ни малейшего внимания – даже в День Восприятия. И даже не замечала, что парадным входом пользуются только мужчины, а женщины идут внутрь сквозь боковой. В конце концов, Великий Магистр Ширландский покончил с половой сегрегацией почти две сотни лет назад, хотя в Домах Собраний магистрианских общин некоторых других стран эта традиция соблюдается по сей день. Очевидно, Джейкоб задавался этим вопросом не более моего: он вошел в молельню вместе со мной, и лишь пройдя футов десять, мы начали догадываться, для чего служит невысокая деревянная стенка вдоль прохода.
Тотчас остановившись, мы обменялись одинаково испуганными взглядами. И, конечно же, именно в этот момент появился священник.
Будь я уверена, что смогу сделать это в платье, не нарушая приличий – попробовала бы перебраться через стенку (она едва доходила мне до пояса), но опасность зацепиться юбками и рухнуть вниз головой остановила меня. Не лучше ли удалиться и вернуться сквозь боковую дверь, замеченную мной только сейчас, с большим опозданием? Этот вопрос вогнал меня в ступор, завершившийся, как это часто бывает со мной, третьим и совершенно неподходящим решением: я сделала реверанс и принялась сбивчиво извиняться:
– Я не знала… Видите ли, в Ширландии все совершенно иначе…
Менкем Гоэн гневно взглянул на меня. Так же он хмурился и накануне ночью; очевидно, ко мне, навлекшей на деревню злых духов, он не питал ни малейшей приязни, и новая оплошность лишь усугубила мое положение. Неудивительно, что в этот день он снова был в полном духовном облачении; к счастью, на этот раз нас хотя бы избавили от грохота трещоток. Ни слова не говоря, он указал на дверь за моей спиной.
Что это могло значить? Следовало ли мне уйти совсем, или же выйти и вернуться надлежащим путем? Не желая поддаться стыду и обратиться в бегство, я остановилась на последнем. Если он хочет, чтоб я ушла, пусть скажет об этом прямо.
Но, когда я вернулась через женскую дверь, Менкем не стал возражать. Он просто жестом велел нам сесть – каждому по свою сторону. Оба мы выбрали передние скамьи, и начался ритуал, схожий с тем, каким он встретил меня по возвращении из руин. Теперь ритуалу подверглись мы оба – очевидно, в силу нашего брака Джейкоб тоже считался нечистым.
Чтобы занять время, я принялась изучать интерьер молельни. Когда мне было шесть, у нас некоторое время служила няня с весьма строгими взглядами на безбожных козлоубийц (ее слова), поклоняющихся Храму. Послушать ее, внутри это здание должно было оказаться мрачным, нечестивым капищем, обильно изукрашенным окровавленными внутренностями, а может, и черепом младенца, случайно закатившимся в темный угол.
Внутри было душновато, но не более, чем в любом другом доме этой холодной, почти не знающей окон страны. Ради такого случая священник зажег свечи – настоящие, а не самодельные сальные, какими пользуется большинство выштранских крестьян. В центре стоял алтарь, но его каменная поверхность была начисто выскоблена – разве что кое-где опалена, а в воздухе не пахло ничем страшнее благовоний. За алтарем ровно горела масляная лампада, зажженная от священного огня, доставленного из самого Храма; от нее зажигали огни для жертвоприношений, и ее пламя никогда не должно было угасать.
Покончив с молитвами, Менкем взглянул на нас и замер от ужаса, увидев у меня на коленях раскрытую записную книжку.
– Вы собираетесь записать все это? – спросил он, не веря своим глазам.
Придя в замешательство, я взглянула на записную книжку.
– Но почему бы нет?
Джейкоб по ту сторону разделявшей нас стены издал глухой звук – должно быть, он сдерживал смех.
В конце концов, ответила я в чисто магистрианском духе. Наша религия – религия учености и интеллектуальных дебатов – совсем не похожа на верования храмовников, ревнителей жертвоприношений и непорочности. Поэтому мой ответ подействовал на Менкема обескураживающе – впрочем, возможно, он просто не ожидал подобного ответа от женщины. Как бы то ни было, я выбила его из колеи, и он предпочел не обращать на меня внимания, дабы вновь собраться с мыслями.
– Знай я, что вы собираетесь в эти руины, я запретил бы – ради вашего же блага. Там – зло.
– Вы уже говорили об этом, когда мы вернулись.
Джейкоб из-за стенки бросил на меня предостерегающий взгляд, и я продолжала без лишней резкости:
– Откуда же взялось это зло?
Менкем оглянулся на алтарь и неугасимый огонь, точно черпая в них силы или ища защиты, сделал глубокий вдох и начал свой рассказ.
Не стану и пытаться воссоздать его дословно. Мой далекий от совершенства выштранский, поспешность, с которой я вела записи, и склонность Менкема подчеркивать каждую фразу взыванием к господу привели бы к совершенно нечитаемому результату. Уж лучше я изложу эту легенду так, как поняла ее в тот день.
