Когда стало ясно, что Израиль не будет базой советского влияния в регионе, он потерял ценность для советского руководства. В то же время в арабских странах антизападные движения в 50-х годах набирали силу, создавались условия для тесного сотрудничества СССР с рядом арабских режимов. У советского руководства сначала не было желания быть вовлеченным в арабо-израильский конфликт. Но так как борьба с Израилем стояла на одном из первых мест в списке арабских приоритетов, то стало ясным, что поддержка арабских позиций открывает новые возможности для сотрудничества.
С точки зрения израильского руководства, поставки советского оружия арабским странам угрожали безопасности Израиля, потому что они в конце концов могли использоваться (и на деле использовались) не против «западного империализма», а именно против Израиля. Односторонняя советская политика затруднила деятельность левых сил в Израиле и в конечном счете резко ослабила их. Но в целом в Израиле понимали, что главное, чего он должен добиваться во взаимоотношениях с СССР, – обеспечить эмиграцию советских евреев. Если Израиль собирался расти и развиваться, он нуждался в сотнях тысяч иммигрантов. Единственным резервуаром оставался Советский Союз, откуда эмиграция была приостановлена в 20-х годах. Но официальная антисионистская политика и сотрудничество с арабами исключали возможность открытия дверей СССР для выезда евреев. Кроме того, разрешение на эмиграцию значительного числа евреев означало бы признание провала советской национальной политики и создавало бы опасный прецедент.
Некоторые аналитики на Западе и в России считают, что советская политика по отношению к Израилю была продиктована антисемитизмом. В Советском Союзе существует большая литература по сионизму. Иногда в ней присутствуют открытые или почти открытые антисемитские нотки. Однако представляется, что объяснять советскую политику по отношению к Израилю антисемитизмом было бы упрощением. Советский Союз постоянно поддерживал право Израиля на существование и обуздывал экстремистов в арабском мире, которые призывали уничтожить Израиль, «выбросить евреев в море». Критика Израиля сводилась к критике его экспансионизма, его сотрудничества с Западом, его политики на оккупированных территориях, его противостояния «прогрессивным» тенденциям в арабском мире.
Источники отрицательного или враждебного отношения к Израилю надо искать в убеждении, будто долгосрочные интересы Советского Союза лежат исключительно в огромном арабском мире. Характеризуя Израиль как пешку в американской имперской игре, как угрозу миру и стабильности на Ближнем Востоке, как бастион международной реакции, Советский Союз ассоциировал себя с национальными устремлениями арабов.
В советском руководстве считали, что, несмотря на свои демократические институты, Израиль был тесно связан экономически, в особенности в сфере продаж оружия, с рядом репрессивных военных режимов. Его собственные вооруженные силы приобрели непропорционально большой вес во внутриполитической жизни. Летом 1982 года вследствие израильского вторжения в Ливан Соединенные Штаты остались в одиночестве на международных форумах, поддерживая правительство Менахема Бегина. Массовые убийства палестинцев в Сабре и Шатиле, лагерях палестинских беженцев в зоне, оккупированной Израилем, вызвали негативную международную реакцию. У Советского Союза был пропагандистский имидж, который надо было соблюдать и сочетать с интересами политики – так, как они понимались в те годы. Поэтому в Москве постоянно подчеркивали, что СССР решительно выступает не против Израиля, а против израильской политики.
Поддержка Советским Союзом права Израиля на существование, основанная на реалистических оценках израильской силы и возможных последствиях альтернативного развития событий, была искренней. В то же время изоляция Израиля, тотальная зависимость от поддержки США и их тесное сотрудничество (вместе с его собственными региональными амбициями) давали повод для критики.
Антисионистская и антиизраильская пропаганда основывалась на нескольких постулатах. В соответствии с советской версией, Израиль был «орудием американского империализма» в заговорах против прогрессивных режимов в арабском мире. Правда, одновременно писали о «господстве сионистского лобби» в США, о том, будто бы «хвост [Израиль] вертит собакой [США]». Израиль характеризовался одновременно и как марионетка, и как малая империалистическая держава. По поводу пограничных инцидентов в средствах массовой информации публиковались только версии Каира и Дамаска. Не учитывалось только, что советские читатели привыкли искать подлинный смысл между строк и понимали публикации часто в прямо противоположном смысле.
Подавляющее большинство советских евреев, чувствовавших неловкость из-за израильского участия в англо-французской суэцкой авантюре 1956 года, не принимали официальную версию советской пропаганды о характере арабо-израильской войны 1967 года. Победа израильского оружия вызвала и чувство гордости среди советских евреев, и новую волну официального недоверия в СССР к собственным гражданам-евреям. Развернутая антисионистская пропаганда, по форме укладывавшаяся в обычные идеологические рамки, была столь интенсивной и столь напоминала кампанию против космополитов в последние годы жизни Сталина, что многими воспринималась как форма антисемитской пропаганды. И Пражская весна, и события в Польше увязывались в советской пропаганде с деятельностью сионистов.
Когда потребовалось пропагандистское прикрытие для размещения частей ПВО в Египте, ухватились за антиизраильскую, антисионистскую тему, в частности за протесты некоторых советских евреев против призыва Голды Меир «вернуться домой», в Израиль. Кампания нарастала. Советские евреи – кто искренне, кто по должности, кто под нажимом – клялись и божились в верности социалистической Родине и осуждали Израиль. Чем больше публиковалось таких материалов, тем меньше им верили, тем больше возрастало желание эмигрировать, тем больше утверждалось отношение к евреям как к особой и в общем-то подозрительной части советского общества.
Смею утверждать по собственным впечатлениям, хотя такие утверждения требуют, конечно, проверки в виде опросов общественного мнения, что политические пропагандистские кампании – одно, а реальные отношения в обществе – другое. Да, встречался бытовой антисемитизм, были ограничения на некоторые профессии. Но больше было человеческих взаимоотношений, нормальной работы и процветания (конечно, по советским масштабам) советских евреев почти во всех областях жизни, включая достаточно высокие политические сферы. Евреи играли весомую роль в литературе, кино, СМИ.
Аномалии в положении евреев остались. С ними на официальном уровне обращались как с национальным меньшинством, но они не имели реальной политической и культурной автономии, как другие меньшинства. С одной стороны, они якобы были полностью ассимилированы и не нуждались ни в синагогах, ни в школах, ни в театрах, ни в газетах и, естественно, не хотели эмигрировать. С другой стороны, в партийном и государственном руководстве сохранялись сомнения в полной лояльности евреев к Советскому государству. Это приводило к определенным ограничениям для евреев и в политической, и в военной, и даже в научной жизни. Но даже элементы этого недоверия вызывали еще большую отчужденность евреев.
