Было ясно, на чьей стороне сила, кто практически мог остановить и покарать агрессора. Советский Союз прощался на Ближнем Востоке с политикой сверхдержавы, и этот процесс происходил болезненно. Многосторонний внутренний кризис в СССР ограничивал его возможности, но не снимал специфических задач и интересов.
Для советского руководства задача добиться освобождения Кувейта мирным, политическим путем стояла, пожалуй, во главе угла. Требовалось практическое доказательство действенности нового подхода к международным отношениям, так называемого нового политического мышления. Естественно, что слабеющий Советский Союз был больше, чем США, заинтересован во внедрении в международную практику этой философии. Отрицание ее сначала Ираком, а затем в какой-то степени и США, которые вышли за рамки мандата ООН, наносило ущерб и интересам страны, и престижу советского президента.
В СССР с пониманием относились к нефтяным интересам Запада в регионе даже во времена холодной войны. Но Москве было все равно, какую часть ближневосточной нефти контролирует Ирак. СССР как экспортер нефти был заинтересован в росте цен на нее, хотя фактор нефтяных цен не мог существенно влиять на советскую позицию.
Политическое урегулирование кризиса позволило бы СССР немедленно возобновить приостановленное на время эмбарго экономическое сотрудничество с Ираком, который был едва ли не самым выгодным партнером СССР в «третьем мире». Кризис также прервал развивающееся сотрудничество с Кувейтом.
Отношение к потенциальному разгрому военной машины Ирака в Москве было двойственным. Ирак пока не угрожал никому из друзей СССР и самому СССР, хотя наращивание им ракетного потенциала и химического и бактериологического оружия дестабилизировало обстановку в регионе и вызывало в Москве беспокойство. Военное поражение Ирака, в котором в Москве не сомневались, означало бы очередной удар по престижу советского оружия; ликвидация военной мощи этой страны явно усилила бы Иран и создала бы непредсказуемую ситуацию.
Наконец, на советскую позицию воздействовали и серьезные внутренние факторы, особенно настроения почти 70-миллионного мусульманского населения. Советское руководство не могло не учитывать отрицательной реакции значительной части советских мусульман на военные действия США и их союзников против мусульманской страны – Ирака.
Сопоставление советской и американской позиций в кризисе показывает, что они не были противоречивыми или взаимоисключающими, но – различными. Это и определило различное поведение и даже разногласия между Москвой и Вашингтоном в ходе кризиса. Разница состояла в том, что одна держава бросила на чашу весов весь свой военный, политический и экономический вес, а другая – все-таки попыталась быть если не «над схваткой», то, во всяком случае, в стороне от схватки и могла позволить себе и морализировать, и призывать к благоразумию в условиях, когда военный механизм другой державы был уже запущен.
Из всех резолюций ООН, за которые США и СССР голосовали вместе (кроме первой, принципиально осудившей агрессию), больше всего споров и в СССР, и в «третьем мире» вызвала последняя, двенадцатая резолюция (№ 678), санкционировавшая применение силы против агрессора и легализовавшая войну США и их союзников против Ирака. Многие задавали и задают вопрос, не противоречило ли советское голосование за эту резолюцию искреннему стремлению СССР к политическому урегулированию. Объяснения выдвигаются следующие.
«29 ноября Совет Безопасности ООН, приняв резолюцию № 678, сделал последнее предупреждение Ираку о недопустимости дальнейшего игнорирования воли международного сообщества, – говорилось в Заявлении МИД СССР. – Вместе с тем резолюция по своему духу и букве дает реальный шанс для предотвращения самого худшего варианта развития событий – военного взрыва. Решение Совета Безопасности определяет временное пространство, в рамках которого возможен и необходим поиск политической, мирной развязки конфликта. И надо сделать так, чтобы этот шанс не был упущен, чтобы переломить ситуацию в сторону невоенного выбора. В Советском Союзе убеждены, что слово сейчас за Ираком. Только от иракского руководства зависит, быть или не быть миру в Персидском заливе. Оно должно трезво оценить твердый и решительный настрой мирового сообщества в пользу восстановления международной законности и безопасности в этом районе, проявить здравый смысл и благоразумие. В Багдаде должны осознать, что дальнейшие проволочки с выполнением резолюций СБ ООН недопустимы, поскольку несут серьезную угрозу прежде всего самому Ираку, его народу»354.
«Цель принятия резолюции [№ 678] в сочетании с «паузой доброй воли» до 15 января 1991 года означала как раз стремление к политическому урегулированию, – говорил Э. Шеварднадзе в беседе с автором. – Это был как бы сигнал Саддаму Хусейну: мировое сообщество против тебя, война неизбежна, если ты не уйдешь из Кувейта. Резолюция о применении силы – не шаг к войне, а, наоборот, последняя возможность предотвратить ее»355.
Но Советский Союз мог бы и воздержаться при голосовании, как Китай. Однако его сотрудничество с США зашло настолько далеко, что этот акт не был бы понят в Вашингтоне и серьезно осложнил бы советско-американские отношения на всех других главных для СССР направлениях мировой политики.
Но не только это. В СССР шла внутренняя борьба, выплеснувшаяся в критику, адресованную лично Э. Шеварднадзе, по вопросу, насколько далеко могла зайти советская поддержка американских военных действий. Если бы резолюция не была принята, то была бы осуществлена чисто американская (и союзническая), а не ооновская акция, и СССР вынужден был бы от нее отмежеваться, во всяком случае пропагандистски. Такая позиция шла бы вразрез с главными советскими надеждами на американском и европейском направлениях.
Но, санкционировав применение силы Соединенными Штатами и их союзниками, свое участие в военной акции СССР решительно исключал. В этом смысле было особенно показательно сообщение министра иностранных дел Э. Шеварднадзе, распространенное 12 декабря среди депутатов Верховного Совета СССР:
«Ни одно наше действие на международной арене, ни одна наша дипломатическая акция не подразумевала и при самой необузданной фантазии не может подразумевать какого-либо участия советских боевых, вспомогательных или каких-либо других войск или формирований в каких-либо военных действиях в районе Персидского залива. Спекуляции на этот счет не имели под собой никаких оснований.
У нас не было и нет планов в какой-либо форме вовлекаться в возможный военный конфликт там.
…Я отвожу как наивные (не допускаю, что они носят злонамеренный характер) обвинения тех, кто хотел бы представить дело так, что Министерство иностранных дел и лично министр ведут дело к войне на Ближнем Востоке. Такой мысли у нас не появлялось ни на один миг. Это мы исключали полностью.
Но я считаю своим долгом сказать Верховному Совету, что как министр иностранных дел я могу и буду в будущем в иных возможных ситуациях рекомендовать парламенту страны давать «добро» на применение силы там и тогда, когда этого потребуют жизненно важные интересы Советского Союза. Решать, естественно, будут Верховный Совет и президент СССР.
