Да, я действительно говорил в своих интервью, и говорил вполне осознанно, что могут быть случаи, возникать чрезвычайные ситуации, когда исполнительная власть действительно без совета с Верховным Советом – она просто не будет иметь для этого времени – вынуждена будет применить крайние меры. Так мы будем действовать в том случае, если под угрозой окажутся жизнь и безопасность советских граждан. Когда потребуются быстрые действия, чтобы спасти их»356.
Позиция советской дипломатии, занятая в связи с кризисом в Заливе, повлияла на критику Шеварднадзе его политическими противниками. Давление на него, видимо, становилось невыносимым, и 20 декабря 1990 года он подал в отставку. Сменивший его на посту министра А. Бессмертных в целом продолжал ту же политику сотрудничества с США в кризисе.
Но и санкционируя применение силы против Ирака, советское руководство до конца пыталось найти политическое решение. При этом использовалось то, что осталось от эпохи «особых отношений» с частью арабского мира, в том числе с Ираком, – остатки какого-то взаимного «кредита доверия», каналы личных связей. В этом смысле характерны миссии в Багдад специального представителя президента СССР Е. Примакова. К ним и в СССР, и в США относились по-разному. Намек на то, что Саддам Хусейн неверно воспринимал приезд Примакова как сигнал на возможные уступки США, на возможный компромисс, содержал в интервью Э. Шеварднадзе «Московским новостям».
Еще четче он высказывался в беседе с автором этих строк:
«Единственно правильным по отношению к действиям Саддама Хусейна было говорить с ним честно, открыто и жестко. Он должен был уйти из Кувейта без экивоков, без компромиссов. Поэтому, как мне представляется, в этом свете миссии Примакова были ненужными. Они вселяли иллюзии, что можно что-то выторговать – кусочек земли, финансовые льготы, внести раскол в противостоящую коалицию, выиграть время. После известной резолюции Совета Безопасности № 678 мы встречались с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Я объяснял, что Ирак будет разгромлен в течение двух-трех дней в случае начала наземной войны, народ вам этого не простит. Нужно уходить из Кувейта. Полчаса он беседовал с Горбачевым. Тот говорил еще жестче: «Немедленно уходите из Кувейта». Саддам остался невменяемым»357.
Возможно, в оценке миссий Е.М. Примакова сказывались расхождения взглядов «прозападного политика» и «российского государственника». Не исключено и личное соперничество двух политиков.
Как мера по вызволению советских людей из Ирака миссии Е. Примакова сыграли положительную роль. Мало того, моральные обязательства СССР по отношению к арабам, к бывшим друзьям и союзникам требовали миротворческих усилий. Советское руководство играло эту партию до конца, хотя многие арабы предпочли бы, чтобы СССР вернулся к состоянию конфронтации с США и хотя бы не допустил сухопутной войны.
Но если ответственность за неудачу советских политических инициатив по предотвращению бомбежек полностью лежит на грубейших просчетах Саддама Хусейна, то срыв попытки предотвратить сухопутную войну – целиком результат точных и выверенных расчетов президента Буша. Главе американской администрации нужна была чисто военная победа, полный разгром Ирака, в котором никто не сомневался, личный триумф над Саддамом Хусейном, личный успех в США, выполнение обязательств, данных Израилю. Поэтому попытки СССР найти политическое решение в последние дни перед началом сухопутных операций встречались вежливо, но с плохо скрытым раздражением. Договоренность, достигнутая в последний момент президентом Михаилом Горбачевым с Саддамом Хусейном о выводе иракских войск из Кувейта, была отвергнута США, которые выдвинули в ответ невыполнимый для Ирака ультиматум. Сухопутная война была неизбежной. Разочарованный Горбачев спустя несколько дней даже употребил слово «хрупкость», характеризуя советско-американские отношения.
«Едва из зоны Персидского залива подули ветры горячей войны, как ожили призраки войны холодной, – писала газета «Правда». – Снова стали расширяться трещины недоверия, подозрительности и отчуждения»358.
Для характеристики настроений в США, скажем, в отношении мирных шагов СССР советская печать ссылалась на одну из статей английской газеты «Санди телеграф», которая писала о «раздражающих псевдопосреднических усилиях» Кремля, о «злонамеренном вмешательстве русских, создавшем угрозу раскола поддержки [США] в ООН». Советская мирная инициатива, констатировала газета, вызвала поток враждебных комментариев в средствах массовой информации и у членов конгресса, беспрецедентных по масштабам с тех пор, как Горбачев пришел к власти359.
Не осталась в долгу и советская пресса. В адрес Вашингтона послышались обвинения в имперских замашках, взрыве милитаристских настроений, в стремлении преодолеть «вьетнамский синдром».
В отличие от некоторых импульсивных высказываний органов массовой информации хладнокровие и благоразумие не изменили дипломатам. Совет Безопасности ООН продолжал действовать сообща и после прекращения огня принял очередную резолюцию, выражающую единую позицию в отношении агрессора.
Чрезмерную недипломатичность американской прессы попытался смягчить Государственный секретарь США Дж. Бейкер. Он заявил в интервью телекомпании Эн-би-си: «Я считаю, что во всем том, что произошло в Персидском заливе после 2 августа, Советский Союз продолжает играть чрезвычайно важную политическую роль. Я не думаю, что мы смогли бы сделать все то, что мы сделали, и в тех же временных рамках, если бы Советский Союз не стоял с нами плечом к плечу все эти месяцы»360.
«И то, что постоянно оставалась связующая нить переговоров с Багдадом, возможно, предотвратило самое худшее – использование Ираком химического и других видов оружия массового поражения, помогло сохранить благоразумие, – писала «Правда». – Наш пассив – хроническое запаздывание мирных инициатив в ходе кризиса. Впрочем, порой кажется, что американцы искусственно создавали положение «вне игры», форсируя военные решения, ставя нас перед свершившимся фактом»361.
Госсекретарь США Дж. Бейкер в ночь на 17 января информировал министра иностранных дел СССР А. Бессмертных о начале военных действий лишь за час до первых бомбежек Ирака. Набиравший обороты маховик войны уже невозможно было остановить даже при самых благих намерениях. История повторилась, когда советско-иракский план вывода войск оккупантов из Кувейта, представленный Совету Безопасности ООН, был опрокинут началом наземной операции многонациональных сил.
Отношение к арабо-израильскому конфликту в ходе кризиса и войны было источником определенных трений между Москвой и Вашингтоном. Советские предложения искать подходы к урегулированию арабо-израильского конфликта, чтобы облегчить решение ирако-кувейтского, рассматривались в Вашингтоне как недопустимая «увязка», с которой не мог согласиться Израиль. В Москве резонно возражали, что было бы полезно выбить «палестинскую карту» из пропагандистской колоды Саддама Хусейна. Но позиция Израиля для американской администрации, как обычно, была важнее. В этом смысле характерна судьба заявления Бейкера – Бессмертных от 28 января 1991 года362.
