В Вашингтоне после 1991 года решили, что события в регионе должны развиваться в соответствии с американским пониманием стратегических задач, которые требовали подчинения им внешнеполитического и внутриполитического курса стран региона. Эйфория от победы в холодной войне, готовность российской дипломатии следовать в конфликтных ситуациях курсом Вашингтона, казалось бы, позволяли просто игнорировать Россию в ближневосточных делах. Россия, в отличие от СССР, не могла и не хотела воспользоваться американскими ошибками, «игра с нулевым результатом» просто не велась.
Общая обстановка на Ближнем и Среднем Востоке складывалась как бы благоприятно для США. Разгромленный Ирак практически выбыл из игры, позиции аравийских нефтяных государств и дружественного Вашингтону Египта укрепились, в палестинском движении сопротивления усилилась внутренняя борьба, а поддержка Ясиром Арафатом агрессии Саддама Хусейна в Кувейте ослабила международные позиции ООП. Вырос авторитет США и НАТО при усилении ведущей роли США.
Военная мощь, продемонстрированная США, показала, что они, преодолев «вьетнамский синдром», перешли к новым формам и методам войны, к новым вооружениям и информатизации боевых действий. Никто противопоставить этой силе ничего как будто бы не мог. Военная сила сочеталась с «мягкой», а именно – информационной, экономической, образовательной, культурной. Казалось, что ни одно решение не могло быть принято без согласия Вашингтона или учета его интересов.
Однако динамика внутренних событий развивалась по своим законам, часто вопреки интересам США. Появились новые конфликты и центры силы. В регионе так и не сложился Pax Americana. Иран бросил вызов США и противопоставил им свои собственные интересы – военные, экономические, технологические, религиозные. Диктатор Саддам Хусейн по-прежнему правил в Ираке. Ливия и Сирия, по терминологии Вашингтона, оставались «государствами-изгоями». Терроризм из союзника США в Афганистане превратился в их глобального противника. Именно в 90-х годах сложилось руководство Аль-Каиды и ее международные структуры. Революционные изменения, охватившие вооруженные силы и способы ведения войны, имели свои ограничения. Оказалось, что с помощью войны и применения силы нельзя решать как региональные и глобальные проблемы, так и определять внутреннее устройство государств, в отношении которых США выступали в качестве «победителя». В нулевых годах ХХI века станет очевидно, что ни одна из войн, развязанных США, не привела к стабильности и появлению политических систем, которые соответствовали бы их мессианским идеям.
Россия не могла и не хотела воспользоваться в своих интересах многочисленными ошибками Вашингтона в регионе. Упор после нескольких лет «раскачки» стал делаться на двусторонние отношения, в которых экономическая составляющая была главной. При этом на Россию играл и растущий антиамериканизм масс и заинтересованность арабских лидеров в России хотя бы для символического противовеса США.
«Игре с нулевым результатом» действительно пришел конец. Российские дипломаты стали говорить о «двойном выигрыше» (win-win), что подразумевало положительные результаты как для США, так и для России. Но в Вашингтоне были глухи к призывам действовать вместе. Россия на Ближнем и Среднем Востоке им была не нужна.
Правда, формальное коспонсорство в Мадридской конференции давало надежду именно на «двойной выигрыш», то есть на совместное участие в урегулировании «матери всех конфликтов» – ближневосточного.
Мадридский процесс и дальнейшая судьба «матери всех конфликтов»
Мадридская конференция, точнее, «мадридский процесс» (при формальном коспонсорстве США и СССР/России) ни шатко ни валко тянулся несколько лет. С технической точки зрения встреча распалась на группы, обсуждавшие двусторонние проблемы, и на другие, связанные с «многосторонкой». Ожидать прорыва в ближневосточном урегулировании или хотя бы какого-то продвижения вперед было нереально. С точки зрения израильского руководства, единственным решением было бы принятие арабскими странами их требований, то есть согласие на израильские условия. В момент открытия конференции во главе израильского правительства стоял Исхак Шамир, фанатичный сторонник идеи «великого Израиля».
Смена правительства в Тель-Авиве, казалось, не отразилась на главных израильских требованиях. Разве Израиль не обладал военной мощью, которой арабы ничего не могли противопоставить? Разве у него не было покровителя и стратегического партнера в лице США, единственной сверхдержавы? Разве у арабов, противостоящих ему, не исчез их потенциальный или когда-то реальный покровитель – Советский Союз, а на его месте осталась обессиленная Россия, которая, если не декларировала, то фактически уходила с Ближнего Востока? Единственным перспективным партнером для диалога и переговоров должны были быть палестинцы в лице ООП. Но эта организация по-прежнему считалась в Израиле «террористической». Да и для ООП прямые переговоры с израильтянами в то время означали «неприемлемую» уступку. Хотя палестинцы из состава иордано-палестинской делегации вели переговоры, согласовывая каждый свой шаг с руководством ООП, но технически они представляли только самих себя и не имели полномочий подписывать какие-либо соглашения.
Было ясно, что новое российское руководство просто не интересовалось ни ближневосточным урегулированием, ни другими делами в регионе, а министр иностранных дел А. Козырев публично отвергал все наработанное советское наследие, отнюдь не только в отношении Ближнего Востока, и предлагал своим дипломатам просто следовать курсом Вашингтона. Это отношение становилось контрпродуктивным и потому, что в американской администрации просто не знали, что делать дальше, какова конечная цель «мадридского процесса». Правда, для Вашингтона Израиль оставался и главным американским союзником в регионе, и существенным игроком на поле политической борьбы внутри США, особенно накануне президентских выборов 1992 года. Вашингтон хотел бы добиться всеобщего урегулирования, мирных решений с целью сохранения своего доминирования в регионе, но взаимные требования арабов и Израиля тогда были непримиримыми.
С одной стороны, ближневосточный конфликт в западной политологии, а затем и в российской, был назван «асимметричным»: слишком неравными были силы и возможности Израиля и ООП, формально признанной большей частью мирового сообщества «законным представителем арабского народа Палестины». Но, с другой стороны, нужно было как-то определять судьбу нескольких миллионов палестинцев. Просто депортировать их было некуда и невозможно физически как с точки зрения мирового сообщества, арабских стран, так и самих США. Максимум, на что согласилось бы израильское руководство, – создание полуавтономной палестинской муниципальной администрации, а главные вопросы – судьба Иерусалима, создание палестинского государства, его границы, судьба беженцев – просто зависали.
Но все же ООП и израильское руководство, какие бы партии его ни возглавляли, начинали хотя бы видеть друг в друге стороны прямых переговоров. «Мадридский процесс» помогал им лучше понять позиции друг друга и выработать формулировку «территории в обмен на мир». Параллельно с «мадридским процессом» с января 1993 года они тайно ото всех, без вспышек юпитеров, с помощью норвежских ученых и дипломатов организовали встречи в Осло. В России о них знали, но ни в какой форме не участвовали.
