Советское оружие шло главным образом тем, кто по внутренним соображениям выступал против США. Сейчас, пожалуй, невозможно определить, каким интересам СССР – политическим, государственным, идеологическим – отвечали поставки оружия в таких количествах Южному и Северному Йемену, Сомали, а затем Эфиопии, Сирии и, конечно, Ираку и Ливии.
Возможно, что советское военное командование просто заранее создавало склады оружия для своих войск, которые могли бы быть переброшены сюда в случае будущей большой войны. Видимо, горы американского оружия в Иране или Саудовской Аравии частично были предназначены для тех же целей. Но все это было из мыслей о немыслимом – о мировой войне.
Автор149. Поведение и взгляды людей определяются, в частности, их опытом, особенно опытом, приобретенным в критических ситуациях. Было ли это характерно для наших военных в их отношении к Ближнему и Среднему Востоку?
Ю.Н. Черняков. На сто пятьдесят процентов. С южного направления, как бы то ни было, нам угрожали и американский флот в Средиземноморье, и английские базы, и американские базы. А военные должны были думать по-военному. Опыт Великой Отечественной войны, конечно, сидел в каждом. Например, в Гречко. Он командовал 18-й армией под Туапсе. Он был хорошим командующим. Мир переменился, военная стратегия приобрела глобальные масштабы, появилось ракетно-ядерное оружие, а в его голове сидел Туапсе. Психология военного той, да и не только той войны состояла в том, чтобы получить военное преимущество, палку потолще – а у палки два конца.
Милитаризация дружественных режимов – будь то на антиамериканской или антисоветской основе – означала милитаризацию политики, то есть превращала использование военной силы в возможный политический выбор, а тем самым подогревала конфликты. Об этом говорят все межгосударственные и гражданские войны, произошедшие в регионе. И вряд ли объективные наблюдатели возложат за них вину порознь на СССР и США. Но трагедия СССР, шедшего по пути экономического упадка, заключалась в том, что поставки оружия становились главным, иногда единственным средством его политики. У США же был широчайший набор других средств, начиная от поставок продовольствия и кончая прямой финансовой поддержкой, чего не мог позволить себе Советский Союз.
Те режимы, которые осуществляли безудержную милитаризацию, получая иностранное оружие, как правило, шли по пути укрепления авторитарной власти, в лучшем случае притормаживали трансформацию политических структур в сторону большей демократии, игнорировали необходимость создания нормальной функционирующей экономики, в худшем – осуществляли жестокие репрессии. Чрезмерные вливания оружия со стороны СССР и США в ряд стран региона превышали уровень законных интересов обороны, подрывали элементы гражданского правления, создавали перекосы в сторону военного комплекса. Создание крупных вооруженных сил, даже если они получали оружие фактически бесплатно, подрывало хрупкие и недостаточно развитые экономические структуры, отвлекало из гражданских отраслей самые квалифицированные кадры. Так было с Гамалем Абдель Насером и шахом Ирана, Сиадом Барре в Сомали и Менгисту Хайле Мариамом в Эфиопии. Политический цинизм и иррациональность конфронтации заключались в поддержке Советским Союзом любого режима, заявлявшего о своем «антиимпериализме», и соответствующей поддержке Соединенными Штатами режимов, декларировавших «антисоветизм» и «антикоммунизм».
Гонка вооружений на Ближнем и Среднем Востоке не привела ни к увеличению безопасности, ни к миру. Войн стало больше, они стали более кровопролитными, стабильность оказалась расшатанной, физическая безопасность людей уменьшилась.
(Впрочем, как показало сохранение гонки вооружений после окончания холодной войны, у милитаризации внешней и внутренней политики стран региона имелись и имеются глубокие корни.)
Многие лидеры стран Ближнего и Среднего Востока для укрепления своих внутренних позиций нуждались в образе внешнего врага и – предпочтительно – в военной победе над этим врагом. Имея преувеличенное представление о своей военной мощи, они рассчитывали на нее и нередко шли к катастрофе или в лучшем случае к военной неудаче. Пример такого использования американского оружия – поведение шахского Ирана. Но факты говорят о том, что революционно-авторитарные режимы, получавшие в основном советское оружие, действовали таким образом гораздо чаще.
Они обращались к военной силе, а их поражения усиливали их уязвимость. Гамаль Абдель Насер, сирийские лидеры сами позволили втянуть себя в кризис, который кончился их поражением в июне 1967 года, потому что они верили в свою военную мощь. Сирийский и египетский лидеры едва не проиграли в 1973 году. В Сомали Сиаду Барре придала смелости для его авантюры военная машина, гораздо большая, чем было необходимо для обороны, которую Советский Союз создал для него. Сиад начал войну против Эфиопии и проиграл ее. Считая, что военная мощь служит средством достижения политических целей, авторитарные лидеры оказывались в ловушке иллюзий политических преимуществ, которые якобы давала военная мощь.
Уменьшение возможности оказывать технико-экономическое содействие странам Ближнего и Среднего Востока, курс на милитаризацию политики, упование на неверные ориентиры в оценке общего направления социально-политического развития, неспособность эффективно участвовать в ближневосточном урегулировании – все это начиная с 70-х годов приводило к ослаблению советских позиций в регионе. Но кризис переживала не только советская политика на Ближнем и Среднем Востоке. Все больше разлаживалась сама советская политическая структура, в том числе в звеньях, связанных с принятием внешнеполитических решений. Мы вернемся к этому вопросу в специальной главе.
После арабо-израильской войны 1973 года шло быстрое вытеснение Советского Союза с активных позиций на Ближнем Востоке. Садатовский Египет из союзника и главной опорной базы СССР в регионе превращался в страну враждебную СССР и открытую для широчайшего сотрудничества с США. Советская дипломатия стала оттесняться от участия в процессе ближневосточного урегулирования, который в тот момент принял характер двусторонних («сепаратных») соглашений между Египтом и Израилем при посредничестве США.
21 декабря 1973 года на короткое время собралась Женевская конференция (впрочем, без участия сирийцев). Но США, Египет и Израиль вели игру напрямую и не нуждались в сдерживающем советском присутствии. Больше Женевская конференция не собиралась. Попытки СССР реанимировать ее ни к чему не приводили.
Уже 18 января 1974 года египетские представители при американском посредничестве вне рамок Женевской конференции подписали с израильтянами на 101-м километре шоссе Каир – Суэц соглашение о разъединении войск. Израильтяне отходили на 32 км от канала к перевалам Митла и Гидди, египтяне соглашались на существенное ограничение численности своих войск и вооружений на восточном берегу канала. Появлялась возможность открыть канал для судоходства. Советское руководство сквозь зубы дало положительную оценку этому соглашению150.
Чувствуя, куда дует ветер на берегах Нила, Советский Союз расширял связи с Сирией, куда с марта по май 1974 года трижды летал А.А. Громыко, а Москву в апреле во главе партийно-правительственной делегации посетил Хафез Асад. Шло расширение военного, экономического, культурного сотрудничества с Сирией.
