Если брать страны, с которыми у СССР были официальные дружеские отношения разного типа, будь то «добрососедство» с Ираном или «союз трех потоков мирового революционного процесса», «составляющим» которого был, скажем, Египет, о репрессиях против коммунистов говорилось вскользь, глухо, кратко. О страданиях и мучениях, выпадавших на долю многих из них, советское общественное мнение просто не знало.
За пределами партийных гостиниц и столовых, кроме официальных бесед и спектаклей знакомство коммунистов с «советской жизнью» ограничивалось посещением «колхозов-миллионеров», «заводов-втузов», образцовых школ, новостроек. Местное партийно-профсоюзно-административное руководство, иногда с добавлением представителей КГБ, их всегда радушно встречало. Обычно старались посытнее, повкуснее накормить, как следует напоить. За пределами тончайшей прослойки, да и не прослойки даже, а отдельных людей, специалистов по тем или иным странам, никаких человеческих контактов в СССР не завязывалось. Но изоляции иностранных коммунистов от реальной советской жизни не было. Нередко связанные с русскими или украинцами родственными узами, они зачастую знали, как и чем живет советское общество, лучше руководителей КПСС. Поэтому одни коммунисты психологически страдали, видя, как далека действительность Страны Советов от идеала, другие цинично приспосабливались и извлекали выгоду.
Были каналы общения и другого рода.
К.М. Труевцев203. Институт общественных наук (ИОН) при ЦК КПСС – учреждение-призрак, засекреченное от своего народа, хотя на Западе известное. Смысл его создания состоял в том, чтобы идеологически натаскивать в соответствии с нашими догмами зарубежных коммунистов и других левых. Но факт, что его преподаватели и переводчики были одними из самых квалифицированных обществоведов в Москве. Во всяком случае, процентов сорок его преподавателей. Может быть, за счет этого создавался микроклимат доверия между этими людьми и левыми и коммунистами с Ближнего Востока и из Северной Африки, которые были представителями арабской интеллектуальной элиты. В 60-х годах они симпатизировали «новым левым» на Западе, а порою – «еврокоммунистам». Одна из задач института в период нашего раскола с китайцами состояла в том, чтобы перехватить «новых левых», не дать им уйти к маоистам. Свою роль в этом деле ИОН сыграл.
Здесь создавалась возможность постоянного дружеского общения в очень ограниченной, но интернациональной среде. Те, кто прошел через ИОН, не обязательно сохранили членство в компартиях. Но интеллектуальный багаж остался с ними, и их можно найти в арабских университетах от Марокко и Алжира до Адена и Объединенных Арабских Эмиратов.
Автор. А как воспринимали наши преподаватели, переводчики те идеи, которые приносили им слушатели ИОНа?
К.М. Труевцев. По-разному. Некоторые им просто сочувствовали. ИОН был каналом не только влияния нас на них, но и их на нас – в смысле идей. ИОН был одной из ячеек, одним из каналов, по которому проникали к нам новые идеи. В ИОНе была масса закрытой, спецхрановской информации по общественным наукам. И у тех, у кого было незакостеневшее мышление, появлялись новые идеи, в том числе и по Ближнему Востоку. Конечно, это создавало то, что Оруэлл назвал двоемыслием. Но это была форма творческого поиска в той душной общественной атмосфере.
Автор. В «Правде» были такие же люди. Причем «Правда» и ИОН – части одной системы.
К.М. Труевцев. Да. И «Правда», и ИОН создавались, чтобы обслуживать систему. Но тем не менее побочный продукт, который они производили, был призван разрушить эту систему.
Информация К.М. Труевцева об Институте общественных наук была дополнена и уточнена бывшим переводчиком этого же института П.А. Сеславиным204.
Автор. Как бы вы охарактеризовали студентов института?
П.А. Сеславин. Я разделил бы наших студентов на следующие категории: а) те, которые приехали в Москву с искренним желанием изучить марксизм-ленинизм и опыт его реализации в СССР; б) те, которых послали в институт в качестве вознаграждения за партийную деятельность; в) те, которых направили сюда не учиться, а отдохнуть, получить лучшее питание и лечение; г) те, которых можно рассматривать как живой пример непотизма, кумовства, укоренившегося в их партиях.
Автор. Что вы можете сказать о преподавателях?
П.А. Сеславин. Труевцев совершенно прав, когда говорит, что хороших преподавателей было примерно сорок процентов. Остальные – или безнадежные сталинисты, или случайные люди, уволенные с дипломатической службы или из других организаций, имеющих отношение к внешним сношениям, за полную некомпетентность. Было много так называемых «позвоночных», которые появлялись в институте после звонков из ЦК к ректору.
Автор. Была ли политическая или идеологическая ересь заметным феноменом в институте?
П.А. Сеславин. Только среди более молодых преподавателей. Они выросли и сформировались в хрущевскую эпоху, когда незначительные различия в политических мнениях были в какой-то степени терпимыми, а сталинизм осуждали открыто.
Автор. Учили ли студентов методам подпольной работы?
П.А. Сеславин. Их учили. У них был специальный предмет – «организация подпольной работы», который неофициально называли «классы КГБ». Офицеры КГБ объясняли им, как не допускать проникновения полицейских агентов в партию и предотвращать утечку информации. Насколько мне известно, их никогда не учили террористической деятельности, хотя некоторые из них просили об этом.
Автор. Каково было впечатление студентов о «реальном социализме»?
П.А. Сеславин. Знакомство с реальной жизнью не привело большинство из них к разочарованию. Я думаю, что по опыту жизни и работы в партиях они уже думали, что идеалом социализма является разделение на «внешнюю партию», «внутреннюю партию» и «пролов», подобно тому как это существовало в оруэлловской Океании.
Еще до августовских событий 1991 года автор задавал вопрос работникам международного отдела ЦК КПСС: «Были ли какие-то элементы в связях с зарубежными коммунистами, которые можно рассматривать как коррупцию?»
Работник ЦК. Смотря что считать подкупом. Конечно, многие из зарубежных партийных активистов с удовольствием ездили на лечение и отдых в Советский Союз. Но стоит ли считать коррупцией лечение в СССР, отдых и санатории, если на родине они жили в обстановке борьбы, нестабильности, унижений, очень часто под угрозой тюрьмы, пыток и даже виселицы?
Автор. Оказывалась ли прямая материальная помощь компартиям?
Работник ЦК. Счет никогда не шел на миллионы. В исключительных, редчайших случаях речь шла о сотнях тысяч долларов, чаще – тысячах и десятках тысяч: на типографии, автомашины, бумагу.
Когда с середины 80-х годов проявился кризис социалистической системы и коммунистической идеологии, начало рушиться социалистическое содружество, а затем и Советский Союз, арабские, турецкие, иранские коммунисты быстро обнаружили, что они и в СССР как бы повисли в воздухе, не имея точки опоры. Человеческих контактов, личной или групповой заинтересованности в сотрудничестве с зарубежными коммунистами не было.
