О.Г. Пересыпкин. В Баджиле построили цементный завод, крошечный по нашим масштабам: 50 тыс. в год. Но цемент развозили на машинах, верблюдах, на ослах по всему Йемену. Все знали, пользовались. А хозрасчетный госпиталь под флагом Красного Креста…
Автор. Как будет определяться наша политика по отношению к объединенному Йемену?
О.Г. Пересыпкин. Надо взять все положительное, что у нас было во взаимоотношениях с Севером, удачные связи на Юге и сотрудничать, отказавшись от идеологических установок.
Автор. А наша позиция во взаимоотношениях между Йеменом и Саудовской Аравией?
О.Г. Пересыпкин. Полное и абсолютное невмешательство. Конечно, саудовцы с определенным опасением смотрят на новое государство, самое населенное на Аравийском полуострове. Но это их проблемы, не наши. Мы должны поддерживать ровные, дружественные отношения с обоими.
Некоторые оттенки взглядов в отношении к Йемену, несколько другие подходы высказал В.П. Поляков, бывший советский посол в Южном Йемене, бывший начальник Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки, ставший в 1991 году во второй раз послом СССР (затем России) в Египте209.
Автор. Каково наше отношение к объединению двух Йеменов?
В.П. Поляков. Только положительное. У них всегда было стремление к объединению.
Автор. Были ли ошибки в нашей политике на Аравийском полуострове?
В.П. Поляков. Самая большая и непростительная – когда мы в 1937 году отозвали свою миссию из Саудовской Аравии.
Автор. Вы не считаете ошибкой наш очень большой военно-стратегический интерес к Адену?
В.П. Поляков. Я абсолютно не считаю, что это была ошибка. Сейчас кое-кто говорит: зачем нужно было НДРЙ давать помощь? Зачем нужны были нам военные льготы? Но если раньше были условия холодной войны, то наше-то сотрудничество происходило в конкретных условиях на основе общих интересов… За большую политику приходится платить. Мы вынуждены были платить, чтобы наши моряки смогли хоть взглянуть на зеленый уголок, взять воды. Кстати, мы всегда предлагали американцам: давайте выведем флоты из Средиземноморья, из Индийского океана. Американцы не шли на это. Конечно, сейчас складывается другая обстановка, но тогда была конкретная политическая, стратегическая обстановка. Из нее мы и исходили.
Чтобы дополнить гамму взглядов на советско-йеменские отношения, приведу и беседу с бывшим рядовым свидетелем событий в Адене – К.М. Труевцевым210.
Автор. Наша поддержка левых псевдомарксистских и полумарксистских структур в Южном Йемене не испортила к нам отношения?
К.М. Труевцев. Истина всегда конкретна. Одно дело – марксизм советский, а другое дело – чешский или йеменский. В Южном Йемене партийными лидерами нередко становились люди, делегированные тем или иным племенем. С Советским Союзом ссоры не произошло. Даже в 1986 году комиссия по примирению между двумя сторонами заседала в советском посольстве. Я бы на сто процентов не утверждал, что даже на народном уровне отношения с нами в Южном Йемене испортились. Южный Йемен – не Восточная Европа. Не Советский Союз загонял их на этот политический путь, а они сами его добровольно выбрали.
Автор. Но они выбрали потому, что соблазнились мишурным блеском нашей модели.
К.М. Труевцев. И все-таки нет у них такого комплекса по отношению к русским, как, скажем, у других арабов по отношению к англичанам. Там все-таки была оккупация, а здесь оккупации не было. Здесь нас приглашали. Даже военные льготы они нам предложили сами.
Автор. Любопытно на все смотреть в динамике. В процессе развития то, что сегодня негатив, завтра может стать позитивом, и наоборот. В этом смысле и наши акции на Юге Аравии в какой-то момент могут пойти на повышение.
Глава 6
Зазеркалье, или Процесс принятия решений
…Самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую.
Лев Толстой
Мы убедились, насколько расплывчатым и неопределенным нередко выглядит такое понятие, как «национальные интересы» СССР/России (а ныне – России) на Ближнем и Среднем Востоке, насколько туманными и противоречивыми могут быть цели, задачи, методы внешней политики. Но мы вступаем на еще более зыбкую и практически не исследованную почву, когда пытаемся выяснить, как эти интересы, цели и задачи преломлялись в голове конкретных людей, а затем проявлялись в их действиях. Мы мало знаем о процессе принятия решений по проблемам Ближнего и Среднего Востока, как и вообще всей внешней политики. Однако мы можем сказать, что этот процесс осуществлялся конкретными, живыми людьми. Они действовали в рамках определенных социальных организаций, структур, подчинявшихся своим правилам и традициям поведения и подверженным трансформации, которую иногда называют институционной динамикой. Особенности и личностей, и социальных структур накладывали печать на весь процесс принятия решений, в том числе и по Ближнему и Среднему Востоку. Но эти особенности могли по-разному проявляться в обычное время и в моменты кризисов, когда требовались быстрые и ответственные действия.
Советских работ, проливающих свет на роль личностных, институционных, личностно-групповых факторов в формировании советской внешней политики, очень мало. Мемуары сталинского, хрущевского, брежневского периодов окрашены эмоциями текущей политической борьбы, лишь изредка имеют прямое отношение к нашей теме и выполняют обычную задачу всех мемуаристов – показать в выгодном свете автора. Документы, которые позволили бы изучить позиции личностей, групп, ведомств по тому или иному вопросу ближне– и средневосточной политики, недоступны. Остаются недоступными архивы не только Министерства обороны, КГБ, но и МИДа, ЦК КПСС. Личный опыт автора и интервью с участниками политического процесса, с теми, кто готовил или принимал решения, давали возможность сделать первые наброски отнюдь не завершенной картины.
