Для многих сотрудников аппарата ЦК упадок его роли обернулся личной драмой. В нем были и сильные работники, которые оказались не у дел.
Не знаю, как в другие отделы ЦК, но в международный отдел подбирались знающие люди, хотя такие, которые не блистали бы «излишними» талантами или должны были их скрывать. Если у них были оригинальные, свежие мысли, они должны были их маскировать, не использовать на работе. За долгие годы они становились компетентнейшими носителями знаний по какой-либо проблематике или странам. (Отмечу в скобках, что в свою бытность директором Института Африки РАН автор принял на работу несколько арабистов и африканистов из международного отдела ЦК. Скажу откровенно: как политологи и историки они были на две головы выше научных сотрудников института того же профиля.) Но решения принимались на таком уровне, где компетентность была не нужна. Видимо, это общее явление для всего мира, не только для Советского Союза. Один мой знакомый – талантливый ученый – пришел в международный отдел не референтом, а рангом повыше – консультантом, то есть на должность якобы «мыслителя», концептуалиста, почти равную по статусу заведующему сектором. Он рассказывал, что выдержал тамошнюю атмосферу лишь несколько месяцев и понял, что это не для него. Его попросили дать идеи для возможного нового подхода к сложной проблеме. Он работал около месяца, выдал массу новых идей и предложений, но когда увидел тот вариант, который был принят, то убедился, что это была «хорошо» отредактированная елка, превращенная в телеграфный столб. Такой вариант он мог бы написать за несколько часов.
Работник ЦК. Я пришел в ЦК, уже будучи советником в МИДе. Тогда то была большая честь и большое продвижение. Я не сомневался, что это более важная работа, чем работа просто советника МИДа. Прошло семнадцать лет, некоторые мои ученики уже стали советниками-посланниками, один – послом, а я так и остался референтом международного отдела. Сейчас – у разбитого корыта. Возраст предпенсионный. Денежных накоплений никаких. Единственное материальное приобретение – хорошая квартира. В ЦК считалось плохим тоном иметь собственную машину, собственную дачу: мол, всю жизнь отдай только этой работе, по 10–12 часов в сутки, часто по ночам, за это тебя обеспечат всем необходимым. Сейчас – никому не нужен.
Взаимоотношения между различными звеньями бюрократической структуры не были, мягко говоря, гармоничными. Наиболее известны противоречия между МИДом и международным отделом ЦК.
Б.Н. Пономарев отвечал на мои вопросы об этом весьма уклончиво.
Автор217. Были ли противоречия во взаимоотношениях между МИДом и ЦК?
Б.Н. Пономарев. Об этом не надо говорить. МИД занимался внешней политикой по государственной линии, ЦК играл большую роль в работе с общественными организациями, с партиями, чем МИД не занимался. Мы для связей с общественными организациями активно использовали и Комитет солидарности. Я был одновременно председателем Комиссии по иностранным делам Совета национальностей Верховного Совета СССР. Я впервые ездил в США при Никсоне.
Автор. Не считаете ли вы, что партийный и государственный подходы к внешней политике различались.
Б.Н. Пономарев. Я исходил прежде всего из интересов Советского Союза. Я патриот СССР и много писал по этому поводу.
Автор. Говорят, что взаимоотношения между вами и Громыко были не очень хорошими.
Б.Н. Пономарев. Об этом не надо говорить.
Но если не хотел говорить Борис Пономарев, то говорили другие.
Личности в большой политике
Автор. Если МИД олицетворял при всей своей идеологизации государственную идею, а ЦК – мессианскую, то как это проявлялось во взаимоотношениях между Громыко и Пономаревым?
Дипломат. Да никак. Дело было в личностях, а не в идее. Я мог бы привести массу примеров, подтверждающих взаимную ненависть Громыко и Пономарева, взаимное недоверие, стремление лично насолить друг другу. Например, в конце своего пребывания в МИДе Андрей Андреевич вообще запретил направлять какие бы то ни было документы в ЦК.
Посол Ю.Н. Черняков не стеснялся в выражениях.
Ю.Н. Черняков218. Отношения между МИДом и международным отделом ЦК складывались хуже некуда и очень вредно, хотя личные отношения на рабочем уровне между работниками МИДа и международного отдела ЦК могли быть очень хорошими. Пока А.А. Громыко не стал членом политбюро, в дела МИДа постоянно вмешивались Пономарев и Суслов. Это два человека сталинской выучки, с колоссальными личными амбициями и хитростями, до предела задогматизированные. Недоброжелательство между Громыко и Пономаревым прорывалось на отдельных встречах, при подготовке документов, выработке политического курса.
Автор. МИД соотносился с ЦК как часть системы Совета министров?
Ю.Н. Черняков. Отнюдь нет. МИД стоял особняком. Конечно, еще с ленинских времен внешнюю политику определяли в ЦК, точнее, генеральный секретарь или, точнее, аппарат при нем, особенно при Сталине. Особых противоречий быть не могло. При Хрущеве позиция МИДа в первые годы, когда министром стал Громыко, была слабее, чем международного отдела ЦК. Но он, Громыко, заметил, что взаимоотношения между Брежневым и Косыгиным были плохие, и взял сторону босса, то есть Брежнева; после 1964 года стал целиком ориентироваться на него. До такой степени, что если по звонку Косыгина кто-то из начальников отделов осмеливался какой-то документ передать Председателю Совета министров мимо Громыко, то буквально терял свою работу: Громыко с ним расправлялся. Все это быстро заметили. На встречах с иностранцами не раз были споры, очень тяжелые, в их присутствии. Например, однажды президент Сирии Асад потребовал в грубой форме поставок современных советских самолетов, ссылаясь на то, что американцы поставили подобные самолеты Израилю. В его присутствии наши стали спорить. Чтобы снять напряженность, переговоры были прерваны. Разошлись по отдельным комнатам. Косыгин в резкой форме говорил, что сирийцы – неблагодарные люди, мы им строим плотину, даем колоссальную помощь, а они требуют еще. Надо им отказать. Громыко тут же занял противоположную позицию и заявил, что мы не должны «отдавать Сирию американцам». Нашли какой-то компромиссный вариант.
Автор. Для подготовки решений политбюро, определявших политику на Ближнем Востоке, какое из ведомств – ЦК, МИД, КГБ, военные – было самым влиятельным?
Ю.Н. Черняков. По-разному. Но в целом наименее влиятельным был МИД.
Автор. До того, как Громыко стал членом политбюро?
Ю.Н. Черняков. Я думаю, что и после этого влияние министра обороны Гречко было относительно больше.
А вот что говорит об этом сын покойного министра Ан. А. Громыко219.
Ан. А. Громыко. Не мне объяснять, насколько сильно во внешней политике присутствовал в прошлый период идеологический фактор. В то время мы даже избегали употреблять в научном анализе, не говоря о политических выступлениях, выражение «национальные интересы» Советского Союза. Но МИД в силу специфики своей работы в наибольшей степени все-таки отражал национальные интересы в нашей внешней политике, в том числе и на Ближнем и Среднем Востоке. А международный отдел ЦК тоже в силу специфики своей работы больше руководствовался идеологическим фактором. Очевидно, в ходе принятия решений в те времена происходила борьба двух тенденций. Это вызывало между ЦК и МИДом определенные трения. Я бы так сказал: в отношениях между руководством МИДа и руководством международного отдела ЦК, то есть между Андреем Андреевичем и Пономаревым ни теплоты, ни близости не было. С Андроповым такого не было. Я могу точно сказать, что, в отличие от формальных отношений с Пономаревым и особенно прохладных отношений с Сусловым, у Андрея Андреевича были по-настоящему теплые, дружеские отношения с Юрием Владимировичем Андроповым. Насколько я понимаю, МИД и КГБ – это были две руки государства, их действия как раз менее всего были подвержены идеологическому воздействию.
