Насчет тандема Андропов – Громыко не знаю, хотя было известно, что председатель КГБ уважал своего бывшего шефа. Но, как свидетельствует Чазов, да и подтвердили дальнейшие события (считается, что Устинов сыграл большую роль в избрании Андропова генсеком), отношения между Андроповым и Устиновым были ближе.
Резкое ухудшение здоровья Брежнева в ноябре 1974 года после встречи с президентом США Дж. Фордом во Владивостоке сказалось не только на внешней (и внутренней) политике, но и на положении в верхушке страны. Возглавивший в 1982 году партию и страну Андропов, оперативно решая внешнеполитические вопросы, нередко обращался непосредственно к руководителям информационного и других подразделений разведки, минуя даже своего сподвижника начальника ПГУ В.А. Крючкова. Это касалось и проработки вопроса о переговорах с американцами относительно ракет средней дальности в Европе. О ситуации во внешней политике после прихода к власти К.У. Черненко и сказать-то особенно нечего: она двигалась по инерции, и впервые даже появилась возможность внешнеполитической «самодеятельности» для члена политбюро, каковая проявилась во время встреч М.С. Горбачева с М. Тэтчер в Лондоне в 1984 году, вызвавших, насколько я знаю, бурю негодования у «старцев» из политбюро (видимо, кроме Громыко).
Став в 1985 году генеральным секретарем ЦК КПСС, Горбачев также нередко давал важнейшие внешнеполитические поручения КГБ, то есть ПГУ, ему они шли за подписью руководителя КГБ В.М. Чебрикова без согласования с МИДом, Министерством обороны и международным отделом ЦК КПСС. Скорее всего, Горбачев или его помощники консультировались и с другими ведомствами, но прежняя практика корпоративности в подготовке документов была нарушена.
Что касается международного отдела ЦК, то я бы отметил следующее.
Он играл определенную роль в формировании политики СССР в «третьем мире», хотя, как представляется, чем важнее была страна, тем меньше была эта роль.
В США, западноевропейских странах и Японии международный отдел, в основном или исключительно, занимался связями с местными компартиями, позиция которых редко учитывалась при принятии важных решений. Что касается советско-американских отношений, то в начале 1970-х годов, когда болезнь Брежнева еще ему позволяла, наиболее важные вопросы нередко решались на его уровне, а то и по каналу – посол в США А.Ф. Добрынин (естественно, он информировал Громыко) – Г. Киссинджер.
Подводя итог, отмечу, что результат говорит сам за себя: «третью мировую войну» (холодную) Советский Союз проиграл, в том числе из-за грубых внешнеполитических просчетов. Думается, главный «виновник» – система, но свою лепту внесло руководство всех соответствующих ведомств. При всех внешнеполитических ошибках Горбачева надо учитывать, что ему досталось такое наследство в этой области, которому не позавидуешь (а Б.Н. Ельцину в 1991 году – еще более разоренное).
Приведу и взгляд «со стороны» – ученого-арабиста К.М. Труевцева221.
К.М. Труевцев. Наша политика в арабском мире строилась на «ножницах» между государственными интересами и идеологией. И отсюда противоречие между государственным учреждением – МИДом – и международным отделом ЦК, который всегда выступал своего рода выразителем идеологических догм. С этой точки зрения ставка на левых в арабском мире объяснима.
Автор. То есть нам казалось, что в арабском мире должна выработаться социально-политическая модель государственно-общественного устройства, все более приближающаяся к нашей собственной. И в этом смысле мы просто не могли понять, что Садат – каков бы он ни был – олицетворял другую тенденцию.
К.М. Труевцев. В начале 70-х годов взгляд, который был присущ всем нам (и мне в том числе), заключался в том, что события в Египте – временное отступление, что Садат идет не в ногу, а весь арабский мир все-таки движется постепенно влево. Те гладкие отчеты, которые направляли дипломаты (даже их дезинформация), объяснялись и тем, что они пытались играть не в свою игру, подлаживаясь под идеологические догмы. Иначе их просто не понимали в Центре. В этом, может быть, беда, а не вина была многих мидовцев. В 70-х и 80-х годах начала усиливаться неадекватность нашей политики ситуации на Ближнем Востоке, когда события развивались не по той догматической схеме, которая в какой-то мере соответствовала реалиям 60-х – начала 70-х годов. По инерции самыми близкими к нам считались сирийцы, палестинцы, южнойеменцы, а арабский мир шел в другую сторону. Но многие мидовцы, исходя из личного прагматизма, рисовали такую картину, которая была угодна начальству. А начальство… Брежнев встретился с Али Насером Мухаммедом и увидел в нем свой собственный портрет. И этот портрет ему, естественно, понравился.
Автор. При этом Али Насер Мухаммед по совету нашего посольства вручил Брежневу усыпанный бриллиантами золотой орден.
К.М. Труевцев. Ну и что? Традиция и на Ближнем и Среднем Востоке, и у нас – подношение взяток-подарков. Это не противоречит нашим нравам. В этом смысле Али Насер Мухаммед выглядел таким же родным человечком, как кое-кто из наших республиканских лидеров.
А теперь дадим слово вновь тем, кто советскую политику в регионе знает все-таки лучше других, – мидовцам.
Дипломат
[14]. Я думаю, что, если мы хотим вообще перейти в разряд цивилизованных по-западному стран, имеющих политические структуры, реагирующие на события, позволяющие проводить активную международную политику, нам нужен надведомственный орган, который будет обрабатывать и обобщать честную и важную для интересов государства информацию с мест, поступающую по разным каналам, и выдавать проработанные экспертами рекомендации руководству. Эта функция формально была за МИДом, особенно с начала 80-х годов. Но, учитывая амбициозность других участников этой игры, ее осуществлять всегда было очень сложно. Часто она была удобной формой для того, чтобы увязывать ведомственные интересы, отчего в конечном счете государственные интересы страдали. Надведомственный орган имел бы большую свободу в выработке рекомендаций, ориентированных на государственные интересы, а не на ведомственные.
Автор. Раньше такие функции должно было выполнять политбюро.
Дипломат. Но на деле, во-первых, там сидели некомпетентные люди, зашоренные идеологией, своим прошлым, устаревшим опытом. Во-вторых, главное, чем они были заняты, – следили друг за другом. В-третьих, остальное время у них уходило на внутренние проблемы. Им было не до Ближнего Востока. Я убежден, что на всем протяжении существования Советского государства не было целостной концепции ближне– и средневосточной политики.
Автор. Ваше мнение не бесспорно. Были же активные действия…
Дипломат. Там-то мы и наломали дров – как в Турции и Иране после войны. Это и отбивало охоту к активности. Та система координат, в которой работали МИД и другие внешнеполитические ведомства командно-административной структуры, предопределяла их пассивность, оппортунизм. Это было их внутренним качеством. Они всегда шли за событиями. Мы никогда не могли упредить этих событий, поскольку механизма принятия решений у нас – я думаю, что сейчас это не секрет, – просто не было.
