Дипломат. Ну, не сравнить его с Брежневым или Черненко. Вот еще деталь: как писали речи, особенно публичные, для Брежнева? Готовили мы выступление на одну-две странички. Десятый – двенадцатый вариант принимался. Ведь нужно было и видимость какой-то яркости дать, и в то же время этакую заскорузлую солидность. Очень трудно нормальному человеку готовить такие речи. Потом в Кремле на моего начальника налетает, как петух, референт Брежнева Самотейкин: «Кто писал речь для Леонида Ильича?» Мой начальник сразу: «Не я, не я – вот он, он со мной». Самотейкин мне говорит: «Ты что, с ума сошел? Сколько раз сказано: не вставлять шипящих и свистящих звуков в речи Брежнева! Вчера я со стариком сорок минут репетировал, он так и не произнес!»
Автор. Да, все знают, что Брежнев выражение «социалистические страны» произносил как «сосиски сраные»…
Дипломат. А потом я с хохотом читал анализы брежневских речей, сделанные западными политологами. На основе отсутствия шипящих и свистящих пытались понять нашу политику.
Автор. Изучали ли наши арабские партнеры особенности характера наших лидеров, их слабости, склонности?
Дипломат. Без сомнения. Наши партнеры довольно быстро определили слабые точки Брежнева и на этом делали большие дела, в частности когда обсуждались такие острые вопросы, как поставки оружия, отсрочки выплаты долгов и т. п. Вот, например, что однажды говорили сирийцы: «Вы, Леонид Ильич, выдающийся деятель мирового и коммунистического движения, вас знает весь мир. Вы награждены 38 наградами Советского Союза». Тут посветлевший Брежнев прервал говорящего и сказал: «Хотел бы вас поправить: не 38, а 45». Вот штрих. После этого он, конечно, соглашался на многое…
Автор. То есть за комплименты, за грубую лесть?
Дипломат. Да, но не только. Есть такое понятие в дипломатии, как «липсервис», то есть словесное выражение преданности чему-то, согласия с чем-то. Так вот на этом «липсервисе» делалось многое. Надо было произнести какие-то заклинания – «борьба с империализмом», «солидарность с Советским Союзом, лидером мирового освободительного движения», «мы как часть мирового национально-освободительного движения», «стремление к созданию социалистического общества» – и это автоматически переводило страну, ее лидеров в разряд наших «друзей». Все это вполне могло сочетаться с проведением реальной политики, идущей вразрез с нашими интересами… Я не хотел бы идти так далеко и говорить, будто за лесть Брежнев делал что-то конкретное, серьезное. Нет. Но это создавало общую атмосферу, настраивало всех наших участников переговоров на то, что по ту сторону стола – друзья, что надо душой порадеть хорошему человечку. Если ему надо пару бомбардировщиков – да хрен с ними, это же наши люди, оценивают все правильно… Ну согласимся с отсрочкой выплат долгов…
Автор. А профессионалы? Они-то понимали ситуацию?
Дипломат. Понимать-то понимали, но дальше кулуарных разговоров дело не шло. Фига в кармане… Нельзя было поднимать голову, учитывая, что над головой каждого все время вращался острый меч: угроза испортить карьеру, а то и потерять работу.
Подобные мысли и наблюдения в разных вариантах высказывали многие.
Автор222. Вы участвовали в переговорах, когда наше руководство шпарило по «памятке», а потом по «лошадиному тексту»?
Е.Д. Пырлин. И не раз.
Автор. Но там же не только наши переводчики были, у арабов были свои переводчики.
Е.Д. Пырлин. Да, они понимали правила игры.
Автор. Было ли ощущение стыда?
Е.Д. Пырлин. Еще бы. Многие наши прятали глаза и опускали голову.
Автор. Кого бы вы выделили из наших лидеров, участвовавших в определении политики на Ближнем и Среднем Востоке?
Е.Д. Пырлин. Косыгина. Он всегда имел свое мнение и отстаивал его. Он был очень хваткий человек, на переговорах вел себя великолепно. Быстро справлялся даже с совершенно новым для него материалом. Я не видел больше людей такого полета. Правда, еще Андропов. Но Андропов не успел раскрыться. Ему бы раньше прийти к власти! Опоздал… Он бы осуществлял то же самое, что пытаются делать сейчас, но умнее, последовательнее, не бросался бы из стороны в сторону, не развалил бы страну. Ведь с самого начала он взялся за одно из главных для нас дел – за дисциплину. Это соответствовало настроениям людей – навести порядок. Опоздал, опоздал… Любопытно, что он сталинские годы прошел незамаранным… Старик Шепилов – это опять утерянный шанс. Его и выбросили из руководства, видимо, потому, что он слишком выделялся.
Автор. А ваша оценка Громыко?
Е.Д. Пырлин. Мне кажется, во многом можно упрекнуть Громыко – в негибкости, доктринерстве, в определенной идеологической зашоренности.
Автор. Могу привести пример идеологических убеждений Громыко, почерпнутых из его же воспоминаний: «Само собой понятно, что Шульц – представитель ведущей капиталистической державы, выразитель идей иного социального мира. Это личность, так сказать, запрограммированная социальным кодом. Как политик, выразитель интересов правящего класса США он верно служит державе, задавшейся целью добиться доминирующего положения в мире. Понимает ли он, что другая социально-экономическая система – социализм – является результатом объективного, исторического развития? Понимает ли он, что всякие установки на то, чтобы потеснить социализм, а то и совсем его устранить, бесперспективны? На эти вопросы я не берусь ответить»223.
Е.Д. Пырлин. Сейчас все это звучит как голос из прошлого. Но у Громыко все-таки нельзя отнять его профессионализм, и высочайшего класса. Он был профессиональным дипломатом, так сказать, в самом высоком понимании этого слова, при всех его недостатках, чисто человеческих и других… И в людях он ценил профессионализм. Он не знал Ближнего и Среднего Востока, но интересовался мнением компетентных людей. Но Ближний Восток он не любил. Вообще он не любил Восток. Он был чистый западник, чистый американист. У него были две любимые темы разговоров – ООН и охота, охота и ООН. Все остальные темы он вообще не затрагивал в личных беседах. В любом состоянии, если он был раздраженный и сердитый, всегда можно было вернуть ему хорошее настроение, заговорив об ООН или охоте. Но ни в коем случае не о Ближнем Востоке, не об арабо-израильском конфликте.
Автор. Если бы умный Громыко набрался мужества и выступил против ввода наших войск в Афганистан, это был бы его звездный час. Он бы погорел, лишился поста, но вошел бы в историю, сделал бы великий шаг.
Е.Д. Пырлин. Он не мог этого сделать. Он не мог выступить против Брежнева, даже больного и старого маразматика. А если бы мы действительно не ввели войска в Афганистан, то важность этой его жертвы никто бы так и не оценил.
Автор. Да, пожалуй. Он не мог поступить иначе, хотя разрядка, за которую он в принципе выступал, пошла под откос. Был ли у нас кто-либо, какая-либо группа заинтересованных в срыве разрядки?
