В экономической области можно назвать добычу газа, сельскохозяйственные фермы в Джалалабаде, политехнический институт в Кабуле, авторемонтно-механический завод в Джангалаке, геолого-разведочные работы, строительство электростанций. Едва ли не важнейшим вкладом было строительство полукольца дорог от советской границы в районе Кушки через Кандагар в Кабул и далее на север через перевал Саланг, где был пробит важный туннель на пути в Мазари-Шариф и вплоть до советской границы. Помимо экономического значения, эта дорога стала средством усиления политической централизации страны.
Советская помощь Афганистану в несколько десятков миллионов рублей в год была мизерной платой за эффективную нейтрализацию страны, за спокойную двухтысячекилометровую границу, за отсутствие на территории Афганистана каких-либо иностранных военных объектов, которые можно было бы использовать против СССР. Одна лишь экономия за счет поддержания войск в Средней Азии на минимально необходимом уровне многократно перекрывала все расходы на сотрудничество с Афганистаном.
Демонстративное и реальное невмешательство СССР в афганские дела, деидеологизация отношений обеспечивали и доверие к СССР афганского руководства, и широко распространенные симпатии населения к русским, советским (шурави).
Посетив несколько раз Афганистан в предреволюционные годы, имея встречи и беседы в посольстве СССР в Кабуле, а в Москве – в МИДе и в международном отделе ЦК, автор категорически утверждает, что существовавшее положение дел, включая сам королевский режим Захир-шаха, полностью устраивало советское руководство и что никаких планов его замены не было.
История и внутреннее развитие Афганистана распорядились иначе.
Закостеневший средневековый королевский режим становился невыносимым бременем для зарождающегося среднего класса, буржуазии, торговцев, предпринимателей, интеллигенции, для афганских разночинцев. Он уже не мог адекватно реагировать на потребности в переменах. Требования провести реформы раздавались все громче. Стихийные бедствия и голод в начале 1970-х годов расшатали режим, и он отреагировал в 1974 году верхушечным переворотом родственника короля Мухаммеда Дауда, который провозгласил республику, оставив, по сути, все по-прежнему.
Власть была ослаблена переворотом. А в это время в обществе окрепла другая, крайняя по своему радикализму сила – марксистская Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА). Чем больше запаздывали с реформами прежний режим или колониальные власти, тем больше влево склонялась активная часть оппозиции. Это явление стало распространенным: Эфиопия, Ливия, Ангола, Мозамбик, Южный Йемен… Афганистан тоже не стал исключением.
К левым, марксистским группировкам в Афганистане, как и в Эфиопии, примкнула значительная часть революционно настроенного офицерства. Потускневшая в других районах мира модель социализма советского образца для отсталого Афганистана сияла достаточно ярко – слишком разительный контраст с ним представляла советская Средняя Азия. Негативные стороны жизни среднеазиатских советских республик казались афганским марксистам второстепенными по сравнению с достижениями.
Народно-демократическая партия Афганистана была нелегально создана в Кабуле в январе 1965 года. Во главе ее стояли пуштуны Нур Мухаммед Тараки и Хафизулла Амин. В 1967 году от НДПА откололась фракция во главе с таджиком Бабраком Кармалем, названная «Парчам» («Знамя»). Другая, численно большая часть партии, получила наименование «Хальк» («Народ»), по названию печатного органа НДПА. Это был раскол и на личной, и на этнической почве, но также из-за тактических разногласий. Большинство офицеров были хальковцами.
В июне 1977 года обе фракции объединились в НДПА с целью ниспровержения режима президента Дауда. 27 апреля 1978 года Дауд был свергнут в результате кровавого военного переворота, получившего официальное наименование Великая апрельская революция. 29 апреля был сформирован Революционный совет из 35 членов. В первом правительстве Тараки, состав которого объявили 1 мая, было 11 членов «Халька», 10 – «Парчама». Кармаль стал заместителем премьера, а Амин – министром иностранных дел. Реальная власть была в руках Тараки, генерального секретаря НДПА, председателя Революционного совета, премьер-министра и командующего вооруженными силами. Отметим, что «из 21 члена нового правительства, созданного после 17 апреля, 10 учились в США и трое – в СССР»233.
За переворотом не стоял Советский Союз. Это обвинение в адрес СССР не раздавалось из серьезных источников на Западе даже в разгар антисоветской пропагандистской кампании. В Межведомственном разведывательном меморандуме США от 28 сентября 1979 года говорилось: «Мы не имеем убедительных свидетельств, подкрепляющих утверждение, что Советы стояли за переворотом, который привел к власти марксистов»234.
«Когда поэт и литератор Тараки побывал в 1965 году в Москве на съезде писателей, – говорил специалист по истории Афганистана профессор Ю.В. Ганковский, – его никто на высоком уровне не принял. Лишь референт международного отдела ЦК беседовал с ним и высказал убеждение, что Афганистан не готов к социалистической революции»235.
Сейчас стало известно, что о планах переворота знала советская внешняя разведка и даже отговаривала от него руководство НДПА, но безуспешно.
Афганистан созрел для революции. Весь вопрос состоял в том, какой революции, какие силы совершили ее и какую программу собирались выполнять.
Новое правительство с наивным (может быть, преступно наивным) романтизмом, унаследованным от экстремистов из иранской партии Туде, продемонстрировало презрение к исламу и вызвало враждебность значительной части мусульманского духовенства в глубоко религиозной стране.
Автор этих строк, находившийся в этот период в Каире, все ждал сообщения о том, когда же политбюро НДПА заложит мечеть и совершит по этому поводу коллективную молитву, но не дождался. Марксистам, взявшим власть в Афганистане, эта простейшая, прагматичная мысль не приходила в голову.
Афганские революционеры провозгласили амбициозные планы, включая земельную реформу, развитие образования и культуры, освобождение женщины, уменьшение налогов, начали кампанию против коррупции, кумовства, контрабанды и наркотиков. Они не учитывали, однако, социально-политические реалии и духовную и ментальную ориентацию афганского общества.
Аграрная реформа столкнулась с естественным сопротивлением не только землевладельцев, но и самих крестьян, психологически не подготовленных к новому социальному состоянию. Она не учла особенностей распределения земель и воды в различных районах, взаимоотношений помещиков и крестьян. Культурные и общеобразовательные мероприятия, изменение статуса женщин сталкивались с мусульманскими традициями. Борьба с контрабандой нарушила традиционное занятие пуштунских племен и вызвала их недовольство. Стремление навязать централизацию отталкивало и верхушку племен, и местных феодалов.
«Поддержав новый режим, СССР стал заложником сектантских, незрелых и неуравновешенных сил, которые был не в состоянии контролировать, – пишет К.Н. Брутенц в своей книге «Тридцать лет на Старой площади». – Москва угодила в ловушку, вступив в игру, в которой приходится все время увеличивать ставки, не имея возможности ни направлять ее, ни, тем более, выиграть»236.
