Конечно, в политических масштабах я не столь серьёзная фигура, чтобы устраивать за мной охоту по всему миру, но, с другой стороны, я слишком много знал, да и руки мои были обагрены кровью, так сказать, преданных ленинцев-сталинцев. Это не считая Лютого, если, конечно, НКВД нароет, что это я завалил бандита. Впрочем, на Лютого им, думаю, плевать, мелкий уголовник, но всё равно копейка в копилку моих прегрешений по меркам власти.
Из Симферополя прямые поезда-автобусы в Одессу не ходили, пришлось добираться с пересадками. Сначала автобусом до посёлка Черноморское, а оттуда паромом до Одессы-матушки. Тут уж я поиздержался вконец и ступил на одесскую землю, имея в кармане рубль с копейками.
Жизнь в порту кипела. Сновал народ, то и дело на глаза попадались вооружённые люди, не иначе охрана порта, ездили туда-сюда машины и подводы, у причала под погрузкой находился сухогруз «Тургенев», а над всем этим стоял гул, словно я оказался в центре пчелиного улья. Гул, изредка нарушаемый гудками пароходов и разных каботажных судов.
По эстакаде бегали электрические транспортёры, олицетворявшие технический прогресс, а у её основания ютились жалкие лачуги, совершенно не вписывавшиеся в систему социалистического строя. Ладно, это не мои проблемы, надо завести в порту знакомства и как бы между делом выяснить, каким макаром реально забраться на судно, уходящее в загранку. Наше или иностранное, особой разницы нет. И откладывать смысла я не вижу. Ну-ка, подвалим вон к тому грузчику в майке и широких штанинах, в одиночестве смолившему цигарку, сидя на поддоне.
– День добрый!
– Ну, добре, – прищурившись, глянул на меня снизу вверх небритый мужик лет тридцати с хвостиком.
– Меня Климом зовут, – протянул я руку.
Тот, чуть подумав, пожал руку.
– Константин.
Ладонь у него была крепкая и мозолистая, что, впрочем, для грузчика неудивительно.
– Прямо как Костя из песни про шаланды, полные фека… тьфу, кефали, – хмыкнул я.
– Шо за песня? – с неповторимым одесским акцентом поинтересовался докер.
Блин, чё-то я не подумал, песня-то из фильма «Два бойца», а его снимали, уже когда война шла вовсю. Надо как-то выкручиваться.
– Да это один знакомый песню сочинил, про Костю, который приводил в Одессу шаланды, полные кефали… Я что хотел спросить-то… Можно здесь какую-нибудь работёнку найти, особо не засвечиваясь? И угол снять в долг недорого. Жить не на что, а в Москву вернуться не могу.
– А чего там набедокурил-то? – вроде бы без особого интереса полюбопытствовал Костя.
– Да-а, – махнул я рукой. – Сожительница с меня алименты требует, а сама залетела от какого-то кавказца – младенец чёрненький, на меня совсем не похож. А у неё в прокуратуре знакомый. Ну я и не стал дожидаться, когда меня за жабры возьмут, и на перекладных рванул куда подальше, где меня не знают. А по дороге в поезде документы какие-то урки умыкнули, теперь вот не знаю, как и быть.
– Вон оно шо, – протянул Костя. – С бабами – оно так, ухо треба держать востро. Да ещё и документов лишился… Сам-то столичный, выходит?
– С Сибири я, приехал Москву поглядеть да подзаработать, там наши уже некоторые осели, меня и позвали. Грузчиком мешки с чайной трухой таскал.
– Ясно.
Он встал, потянулся, хрустнув суставами, затоптал окурок и, небрежно бросив: «Давай за мной», двинулся в сторону пакгаузов. Поправив на плече отощавший вещмешок, я потопал следом. Возле пакгаузов немолодой усатый мужик в спецовке что-то выговаривал парню.
– Лексеич, можно тебя на пару минут?
– Чего тебе, Константин? – отвлёкся он от разноса, покосившись в мою сторону.
– Да вот человека встретил, на работу просится.
– Ты, Серёга, иди, – напутствовал он парня и повернулся ко мне: – А сам-то откуда будешь?
Пришлось повторять свой рассказ. Выслушав, Лексеич почесал заскорузлой пятернёй лоб, крякнул, мотнул головой, дёрнул себя за вислый ус и резюмировал:
– Объект ведь у нас режимный, тут же иностранные суда почти каждый день швартуются, как бы чего не вышло… Да и после трагедии с «Семёркой»
[9] тут головы летели, хотя сейчас вроде успокоилось… Как же это ты за документами не уследил?
– Да вот так, – развёл я руками. – Ночью увели, утром уже обнаружил пропажу. И пятьдесят рублей тоже ноги сделали.
– Угораздило же тебя… Ладно, Клим Петрович, нравится мне твоя честная физиономия, поверю тебе на слово. Не приведи бог, ты там что-то действительно серьёзное натворил, а нас тут за нос водишь… Что-нибудь попробуем придумать. Стой здесь, а я в управление к знакомой метнусь.
Вернулся Лексеич минут через двадцать.
– Договорился, проведём тебя на полставки, будешь 350 рублей получать.
[10] Пойдём в будку, там перо с чернилами имеются, распишешься. Грамоте вообще обучен?
– Обучен, – хмыкнул я.
Ставя свою подпись, я чирканул что-то неразборчивое с заглавной буквой «К».
– Ну вот, – подув на чернила, констатировал Лексеич, – таперича ты в нашей бригаде. Но учти: с первой получки проставишься.
– Да без вопросов!
– Ну и хорошо. Кстати, непьющий? Смотри, а то с любителями заложить за воротник у меня разговор короткий. Выпить можно по рюмашке, но в нерабочее время, а на смене – чтобы как огурчик. Смена с восьми утра, собираемся вон в той будке.
– А ночевать ему где? – спросил Костя.
– Ну, извини, Константин, это уже не моя забота, – развёл руками Лексеич. – Скажи спасибо, я твоего найдёныша работой обеспечил.
– Тогда можешь у меня пристроиться, я уже два года как развёлся, один живу, – предложил мне новый знакомый. – А хата моя возле эстакады. Не хоромы, но жить можно.
– Спасибо, я постараюсь как можно скорее угол снять, а за постой заплачу с первой же зарплаты.
