— Она ушла, — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнес этот… парень?
— А сколько тебе лет? — невпопад спросила я.
— А сколько дашь? — чисто с еврейской интонацией вопросом на вопрос ответил адепт.
Я, еще не отошедшая от встречи со «знакомой», ляпнула:
— Я сегодня щедрая. Могу и сорок семь дать. Хотя лучше пятьдесят, чтобы без сдачи…
— Пятьдесят? — произнес некромант тоном официанта, которому пообещали щедрые чаевые и таки сдержали свое слово: выдали целую пачку «Принцессы Нури». — Мне меньше семидесяти не дают!
— А почему? — Логики этого то ли старика, то ли юноши я не понимала.
— Чудная. Будто не знаешь, что чем больше сила и раньше просыпается, тем старее выглядит некромант. Причем как научится контролировать дар, так и замирает в этом облике. А пока сила неуправляемая, она может и выплескиваться, старить тело.
— То есть назови я тебя столетним хрычом — это был бы изысканный комплимент?
— Не совсем изысканный, — стушевался собеседник, и я поняла, что, несмотря на отметины времени, он, в сущности, еще мой ровесник. Ну как «мой» — Рей…
— А на самом деле тебе сколько?
— Двадцать один, — решил расколоться адепт и задал встречный вопрос: — А ты правда Смертью поцелованная? Ты ее видишь?
Я лишь кивнула.
— Ничего себе! — только и выдохнул некромант, а потом, словно вспомнив про вежливость, протянул руку. К слову, сильную, испещренную мелкими шрамами. — Витт.
— Рей.
— Ну и как оно? Просто понимаешь, мне никогда ее не увидеть, только ощутить, и стало любопытно…
«Все ясно. Профессиональный интерес», — расшифровала я для себя подоплеку столь странного знакомства.
— Да нет ничего занимательного, — постаралась я уйти от ответа во всех смыслах этого слова, разворачиваясь в направлении ворот. — Да мне и домой пора…
— Может, я тебя провожу, а ты по дороге расскажешь? — с надеждой спросил парень, а потом, словно предчувствуя отказ, добавил: — Хотя давай я тебя завтра после лекций найду, — и довольный зашагал прочь.
«Ну-ну, найдет он. Да Терминатору проще Сару Коннор будет в Одессе найти, чем ему меня в академии», — подумалось на это наивное утверждение. Излучая искреннюю радость (а ведь злорадная радость — самая честная из всех), прошла под аркой.
Едва я оказалась за пределами магистерии, как из тени кленов, что были посажены впритык к каменной ограде, буквально вытек силуэт. Знакомый такой силуэт.
— Будете сразу убивать или побеседуем?
— А вам никто не говорил, что задавать вопрос вместо приветствия невежливо? — изогнул бровь Дэниэль.
Сегодня передо мной стоял образчик ледяного аристократизма, источавший тепло криокамеры. Сдержанный тон, ледяная маска на лице, снежно-белые манжеты, искусно повязанный шейный платок, камзол, что сидел как влитой, — все в нем настолько выверено, точно и де-таль-но, аж зубы сводит. Отчего-то сразу припомнилось, что у меня растрепанные косы, на юбке грязь с полигона, да и вообще…
Невольно подумала: «Вот ведь умеет эта шпионистая зараза одним своим видом унизить окружающих». Впрочем, я в долгу не осталась.
— Так же как и отвечать вопросом на вопрос, — вернула я шпильку, здраво рассудив, что если родственничек меня встречает и даже соизволил заговорить, значит, убивать пока не намерен. Более того, ему что-то нужно. А раз нужно — отчего бы не отыграться за вчерашнее?
— Приятно осознавать, что имеешь дело с человеком, не закованным в рамки этикета. — Он произнес это с такой интонацией, что сразу становилось понятно — смысл вкладывался совсем другой, примерно: что взять с необразованной деревенщины?
— Вы совершенно правы, таким людям легче всего договориться. Допустим, как нам с вами, — поддержала я разговор, невинно хлопая ресницами.
Того, что произошло после моей фразы, я совершенно не ожидала: маска отмороженного истукана исчезла с Дэниэля в мгновение ока. Зато на губах появилась усмешка. Жесткая. Отчасти циничная. Зато настоящая.
— Вы совсем не похожи на ту особу, характеристику которой я читал утром.
— Интересно, — протянула я, в противоречие своим словам разворачиваясь с намерением удалиться, а не выяснять, что же такого занимательного в речах собеседника.
Увы, маневр не удался. Меня жестко взяли под локоток и развернули:
— Думаю, дорогая родственница, нам с вами не мешало бы прогуляться вместе, чтобы узнать друг друга получше… — Даже не утверждение. Приказ.
— Конечно, дорогой деверь. — Я, напротив, была сама любезность и обходительность. — Единственное, предупрежу вас сразу, чтобы вы в случае чего не тушевались: если я упаду в обморок, то мое тело необходимо доставить по адресу: переулок Травников, двадцать семь бис.
Спросить, отчего это я вдруг страдаю падучей, родственничек не успел. Мой желудок, решив, что сольная партия — это здорово и весьма уместно, выдал заунывную балладу о прекрасной, несравненной и недоступной курочке-гриль.
— Только не говорите, что вы на новомодной ныне в столице диете: ничего не есть круглыми сутками, а когда ноги совсем уж подкашиваются и вот-вот наступит обморок — сделать пять небольших укусов сыра, — недовольно проворчал крауф, а я невольно усмехнулась.
Его голос повторил нота в ноту ответ тети Цили — бабулиной соседки, когда ее спрашивали, отчего ее внучек Абрамчик ходит в музыкальную школу, у бедного дитяти ведь абсолютно нет слуха? На что тетя Циля всегда кривилась и выдавала свое коронное: «Внучек ходит туда не слухать, он ходит туда играть!»
— Нет, я сижу не на этой новомодной диете. Моя гораздо проще, почти классика диетологии. Называется: «Не успела поесть с утра, а уже вечер, и жрать очень хочется». — Я намеренно допустила грубость, проверяя запас прочности терпения собеседника.
То, что Дэниэль при моих словах даже не поморщился, говорило о многом: ему от меня определенно нужны не батистовые платочки, а серьезные уступки, ради которых он готов и потерпеть.
— Ну раз моя дражайшая родственница голодна, я как истинный лесс просто обязан вас накормить…
Тут же представила две вариации: я, помятая и уставшая, в ресторации или этот щегольски одетый Вердэн в затрапезном трактире. Хоть так, хоть эдак, сочетание выходило то еще. Да и есть в компании сумеречного гончего… И дело даже не в гордости. Такой и отравить может.
— Благодарю, но для вас я сыта. В первую очередь вашим желанием от меня избавиться.
— Тогда просто прогуляемся, — жестко отрезал родственничек.
Вот сейчас я видела перед собой его настоящего, того раненого, но не сломленного мужчину. Решительного, привыкшего бороться и побеждать. Силой ли, хитростью, интригами. Такой предпочитал брать, а не отдавать, подчинять, а не уступать. А я умудрилась перейти ему дорогу.
