Малкольм обрадовался: это было что-то новенькое. Войдя в маленький зальчик, он обнаружил, что трое джентльменов (а по ним было сразу видно, что они не из простых) столпились у окна и разглядывают что-то снаружи.
– Чем могу вам помочь, джентльмены? – спросил он.
Гости тут же, как по команде, отвернулись от окна. Двое заказали кларет, третий пожелал порцию рому. Когда Малкольм вернулся с напитками, джентльмены спросили, можно ли здесь поужинать, и если да, то что сегодня подают.
– Ростбиф, сэр. Очень вкусный. Честное слово, я сам только что ел.
– О, le patron mange ici?
[6] – промолвил самый пожилой из троих, вслед за остальными придвигая стул поближе к столику. Его деймон, красивый черно-белый лемур, спокойно сидел у него на плече.
– Я здесь живу, сэр. Мой отец – хозяин «Форели», – объяснил Малкольм. – А мать готовит.
– Как тебя зовут? – спросил другой, самый высокий и худой из гостей, похожий на ученого, с густой седой шевелюрой и деймоном-вьюрком.
– Малкольм Полстед, сэр.
– Что это там, за рекой, Малкольм? – спросил третий, черноусый, с большими темными глазами. Какой у него был деймон, Малкольм не понял: тот лежал на полу, свернувшись клубком.
Само собой, на дворе уже стемнело, и гости не могли разглядеть за рекой ничего, кроме тусклых витражных окон часовни да фонаря, день и ночь горевшего над воротами.
– Это монастырь, сэр. Там живут сестры ордена святой Розамунды.
– А что это за святая?
– Не знаю, я у них никогда не спрашивал. Только видел картинку на витраже. Такая, знаете, большущая роза – и святая Розамунда там стоит, прямо внутри. Может, ее в честь этой розы и назвали. Надо будет спросить сестру Бенедикту.
– Так ты с ними знаком?
– Да я с ними каждый день вижусь, сэр. Ну, почти каждый. Помогаю им немного – ну, знаете, то да се.
– А скажи-ка, к этим монахиням кто-нибудь приезжает? – спросил пожилой джентльмен. – Бывают у них посетители?
– Бывают, сэр, и частенько. Кто только не ездит. Вы уж простите меня, сэр, но что-то тут совсем холодно. Вы не против, если я разожгу камин? А нет, так, может, в бар перейдете? Там тепло и славно.
– Спасибо, Малкольм, но мы останемся здесь. А вот камин и впрямь не помешает.
Малкольм чиркнул спичкой, и огонь тотчас занялся. Отец умел укладывать дрова – Малкольм не раз наблюдал, как он ловко это делает. И подбрасывать новые не придется: и так хватит на весь вечер, даже если гости засидятся.
– Много сегодня народу? – спросил темноглазый.
– Человек десять, сэр. Как обычно.
– Хорошо, – кивнул пожилой. – Ну что ж, пора отведать пресловутого ростбифа.
– Не желаете начать с супа, сэр? У нас сегодня пряный с пастернаком.
– Почему бы и нет. Неси три порции, а уж после супа – этот ваш знаменитый ростбиф. И еще бутылку кларета.
Малкольм очень сомневался, что пресловутый ростбиф так уж знаменит, – должно быть, это просто фигура речи. Тем не менее, он повернулся и поспешил на кухню – взять чистые приборы и передать матери заказ.
– Они и сами все знали про монахинь, – шепнула ему на ухо Аста, в образе щегла порхавшая у него над головой.
– Тогда зачем спрашивали? – поинтересовался Малкольм, тоже шепотом.
– Они нас проверяли. Хотели узнать, скажем ли мы правду.
– Интересно, что им надо?
– На ученых они не похожи.
– А по-моему, похожи. Что-то в них такое есть…
– Знаешь, на кого они похожи? – перебила Аста. – На политиков!
– А откуда ты знаешь, как выглядят политики?
– Просто чувствую.
Малкольм не стал с ней спорить. Во-первых, было не до того – другие посетители тоже ждали, когда их обслужат. А во-вторых, чутью Асты он доверял. Сам он редко что-то такое чувствовал: ему просто нравились все, кто обращался с ним по-доброму. А вот у деймона была хорошая интуиция, и Малкольм много раз имел возможность в этом убедиться. Хотя, конечно, они с Астой все равно были одно целое, так что хорошая интуиция, по большому счету, принадлежала ему – точно так же, как Аста, по большому счету, разделяла все его симпатии.
Отец Малкольма сам отнес заказ в Зал-на-Террасе и откупорил для гостей бутылку вина. Малкольм еще не научился управляться с тремя горячими тарелками одновременно. Вернувшись в главный бар, мистер Полстед поманил сына пальцем и спросил вполголоса:
– О чем эти джентльмены с тобой говорили?
– Спрашивали про монастырь.
– Они хотят еще с тобой побеседовать. Сказали, ты умный мальчик. Будь повежливее с ними. Знаешь, кто они?
Малкольм вытаращил глаза и покачал головой.
– Тот, что постарше – лорд Наджент. Бывший лорд-канцлер Англии.
– Откуда ты знаешь?
– Узнал его по портрету в газете. Ну все, иди. Скажи им все, что они хотят узнать.
Малкольм двинулся по коридору под шепот Асты:
– Вот, видишь? А я тебе что говорила? Сам лорд-канцлер Англии!
Гости уже приступили к ростбифу (мама Малкольма положила им двойные порции). Они негромко переговаривались между собой, но как только Малкольм вошел, сразу умолкли.
– Я просто хотел спросить, не темно ли вам тут, господа, – сказал он. – Если угодно, могу принести масляную лампу на стол.
– Через минуту эта идея станет просто замечательной, – ответил тот, в ком отец опознал лорда-канцлера. – Но сначала скажи мне, Малкольм, сколько тебе лет?
– Одиннадцать, сэр.
Возможно, его полагалось называть «милорд», но бывший лорд-канцлер Англии, похоже, не возражал и против «сэра». Должно быть, предположил Малкольм, он хочет остаться неузнанным, а потому только рад, что к нему не обращаются по всем правилам.
– А в какую школу ты ходишь?
– В улверкотскую начальную, сэр. Это напротив Порт-Медоу.
– И чем же ты будешь заниматься, когда вырастешь?
– Скорее всего, стану трактирщиком, сэр, как мой отец.
– Отличная работа. Мне всегда казалось, трактирщикам интересно живется.
– Я тоже так думаю, сэр.
– Каждый день видишь самых разных людей, и все такое…
– Точно, сэр. К нам и ученые из университета приходят, и лодочники со всей округи.
– Жизнь так и кипит, верно? Каждый день что-нибудь да происходит?
– Да, сэр.
– И вам отсюда все хорошо видно. Видно, кто проплывает по реке…
– Самое интересное происходит на канале, сэр. Во-первых, там все время плавают цыганские лодки – туда-сюда, туда-сюда. Особенно в июле, когда Конская ярмарка, – тогда они наезжают целыми толпами.
