– В общем, да, собирался, – ответил тот, – но теперь я постараюсь уделить этому особое внимание. – Его деймон, пустынная лисица, передвинулась на стуле, чтобы лучше видеть Ханну, и устроилась поудобнее. – «Оукли-стрит» – это тайная правительственная служба, созданная для противодействия тем организациям, которые вы уже перечислили, и еще нескольким. Мы приступили к работе в 1933 году, накануне Швейцарской войны, когда казалось, что Британия едва ли выстоит против вооруженных сил Магистериума. Но нам это удалось, и не в последнюю очередь – благодаря Службе специальных расследований, которая позднее и получила неофициальное название «Оукли-стрит». Главной ее задачей была защита демократии в нашей стране. А второй – защита свободы мысли и свободы слова. Надо признать, с монархами нам повезло: король Ричард горячо поддерживал нашу деятельность. Директор «Оукли-стрит» неизменно входил в состав Тайного совета, а сам король искренне интересовался, чем мы занимаемся и почему. Его величество, ныне здравствующий король Михаил не проявляет столь пристального интереса… но все же, по-видимому, разделяет взгляды своего деда и оказывает нам хоть и неявную, но весьма существенную поддержку.
– А в парламенте что-нибудь знают об «Оукли-стрит»?
– Совсем немного. Наша деятельность финансируется – не слишком щедро, надо сказать, – из общего оборонного фонда через кабинет министров. При этом в парламенте сформировался теневой кабинет, состоящий из ярых сторонников Магистериума. Уверен, что имена многих из них вы прекрасно знаете. И вот они-то подозревают, что нечто подобное «Оукли-стрит» существует. И с радостью разоблачили бы нас и уничтожили, положив конец нашей работе. Должно быть, от вас не укрылось, что во всем этом есть один глубокий и неприятный парадокс: чтобы защитить демократию, мы вынуждены пользоваться недемократическими средствами. Таково проклятие всех секретных служб. Кому-то удается с этим примириться, кому-то – нет.
– Да, – кивнула Ханна. – Это парадокс. И действительно неприятный. Но давайте еще раз вернемся к инструменту из Болоньи. Правильно ли я понимаю, что на самом деле он принадлежит Болонскому университету?
– Раньше принадлежал, – уточнил лорд Наджент.
– Но с юридической точки зрения? И с моральной?
– Позвольте, я вам объясню, – начал лорд Наджент. – Это еще одна этическая проблема – подобно тому парадоксу с демократией, который упомянул Аднан. Болонским университетом сейчас руководят сторонники Женевы. Наша помощница там работала тайно, как и вы, – и мы подозреваем, что ее разоблачили и убили именно по приказу университетского начальства. Они узнали, чем она занимается, и она поплатилась за это жизнью. И если бы наш агент не вмешался немедленно, болонский алетиометр сейчас уже был бы в Женеве и служил бы нашим врагам.
– О боже, – вздохнула Ханна и сделала еще глоток вина, а затем внимательно обвела взглядом остальных: сухощавого лорда Наджента, во всех манерах которого читалась искушенность опытного политика; Ясмин Аль-Каиси – элегантную и, в то же время, не забывающую проявлять дружелюбный интерес к гостям; Аднана Аль-Каиси, чьи темные глаза смотрели на Ханну с искренним сочувствием; и Пападимитриу, холодного и беспощадного, который с нескрываемым интересом ожидал ее решения.
– Таким образом, болонский инструмент следует считать военным трофеем, – нарушил молчание доктор Аль-Каиси.
– Вы хотите сказать, что мы опять воюем с Женевой? – уточнила Ханна. – Пусть даже и тайно?
– Именно так, – подтвердил лорд Наджент. – И мы просим вам принять более деятельное участие в этой войне. Прекрасно отдавая себе отчет во всех последствиях нашей просьбы.
– Последствиях?..
– Речь идет о вашей безопасности. Ведь алетиометристка из Болоньи погибла, согласившись нам помогать. И мы это понимаем. Так же, как и вы. Однако ее положение с самого начала было гораздо более шатким. Фактически она вела подрывную работу в цитадели врага. А вам мы сумеем обеспечить защиту.
– Что именно вам от меня нужно? Чтобы я работала только на вас и не занималась больше ничем другим?
– Напомните моим коллегам, над чем вы в настоящее время работаете, – сказал Пападимитриу.
Миссис Аль-Каиси между тем поставила перед гостями вазочки с ароматным мороженым.
– Спасибо, – сказала Ханна. – Выглядит восхитительно. А работаю я по двум направлениям. Предполагается, что все то небольшое время, которое мне выделили для работы с бодлианским инструментом, я, как и прочие наши алетиометристы, трачу на исследование спектра значений одного из символов. Я изучаю песочные часы. Всего нас двенадцать человек, каждый занимается одним из тридцати шести символов, и мы регулярно собираемся, делимся результатами, держим друг друга в курсе и так далее. Непосредственно на работу с алетиометром мне отведено пять часов в неделю.
Это то, чем я занимаюсь, так сказать, явно. Официально. Но, как вы знаете, я работаю еще и на «Оукли-стрит». Когда они… то есть, когда вы присылаете мне вопрос, я трачу на него часть времени, выделенного на официальную работу. Сколько-то из тех самых пяти часов в неделю. Но если я перестану продвигаться в исследованиях, ради которых меня вообще подпустили к алетиометру, то очень скоро меня попросят вон из группы и отдадут мое место кому-нибудь другому. Из-за той работы, которую я делаю для вас, я и так очень отстаю от остальных. И это… это обидно.
– Еще бы, – поддержал ее доктор Аль-Каиси. – Но тут есть и свои плюсы. Если остальные уже заметили, что вы отстаете, никто не удивится, если вы, допустим, добровольно откажетесь от работы с бодлианским алетиометром…
– Вы хотите сказать, если я заявлю, что для меня это слишком трудно, и брошу исследования на полпути? – Ложечка для мороженого, звякнув, выпала из ее руки на стол. – Ну… теоретически это возможно. Унизительно – да, но это я уж как-нибудь переживу. Но моя научная карьера…
Ханна взяла ложечку и тут же снова ее уронила.
– Профессор, – повернулась она к Пападимитриу, – ну вы-то должны понимать, что это значит! – Джеспер, разделяя ее возмущение, весь подобрался и ощетинился. – Вы просите меня заняться делом, из-за которого погибла моя предшественница, одновременно своими руками разрушая карьеру, которую я так упорно строила. Вы просите, чтобы я сама отказалась от своих исследований, притворившись, что мне это слишком сложно. Это… Одним словом, согласиться на это было бы неразумно, вы не находите?
Пападимитриу отодвинул вазочку с мороженым, к которому так и не прикоснулся.
– Нахожу, – согласился он. – Но на войне многим приходится поступать безрассудно. А мы с вами на войне, не стоит питать иллюзии на этот счет. Послушайте меня, Ханна: никто, кроме вас, с этим не справится. Я знаю всю оксфордскую группу алетиометристов. Откровенно говоря, мы читали все отчеты – ну, разумеется, тайно. Ваши коллеги компетентны, прилежны и опытны, но вы – единственная, кто по-настоящему талантлив. Только вам удается проникать в скрытые значения символов не по книгам, а напрямую, интуитивно и точно. Может, вы и медлительнее других, но в остальном им всем до вас далеко. Так что насчет карьеры не волнуйтесь.
