– Малкольм, это было очень опрометчиво.
– Да. Но я ей не доверяю. Я хотел ее встряхнуть и подумал, что это наверняка сработает.
– И это сработало. Но давай-ка разберемся. Тот человек действительно что-то говорил о миссис Колтер? Он сказал, что дружит с ней?
Малкольм честно повторил все, что Элис сказала ему о Боннвиле.
– Я просто подумал, – сказал он, – если у нее какие-то дурные намерения в отношении Лиры, ее это слегка припугнет.
– Если кого припугнуло, так это меня, – возразила доктор Релф. – Мне срочно нужна чашка чаю. Идем на кухню.
– Зачем она вообще приходила? – поинтересовался Малкольм, усевшись на табуретку.
– Расспросить о Лире, – призналась доктор Релф.
– Ого! И что вы ей сказали?
– Странный вышел разговор. Она почему-то решила, что я как-то связана с ребенком. Это и правда так, но только косвенно, через тебя. Очень похоже… – Она замолчала, будто пораженная внезапной мыслью; чайник завис в воздухе, – …как будто она узнала об этом с помощью алетиометра. Да! Именно такое частичное знание получаешь, если торопишься или не слишком хорошо умеешь обращаться с инструментом. Ей было очень интересно, где находится ребенок, и что-то подсказало ей, что я могу это знать.
– Но вы же не…
– Конечно, нет. Конечно, нет! Она начала расспрашивать про оксфордскую группу по изучению алетиометра и… о всяком другом. Но очень вежливо, по-светски, словно это все не важно. Потом перешла к ребенку, которого держат где-то в Оксфорде или под Оксфордом – и снова так, будто ей это любопытно, но не более того. Хотя для нее это было еще как важно: Джеспер следил за ее деймоном. Тот так схватился за спинку ее кресла, что у него пальцы побелели.
Погрузившись в раздумья, она поставила чайник на плиту и взяла жестянку с чаем. Малкольм молча наблюдал за ней.
Доктор Релф тоже молчала, пока они не уселись с чаем у камина.
– Малкольм, – сказала она, наконец, глубоко вздохнув. – Я хочу рискнуть и сказать тебе кое-что, чего говорить не должна. Ты сможешь сохранить все в тайне? Понимаешь, насколько это важно?
– Да, вполне.
– Еще бы ты не понимал. Я ужасно боюсь подвергнуть тебя опасности и не понимаю, что для тебя опаснее: знать или не знать.
– Наверное, опаснее не знать.
– Вот и я так думаю. Дело в том, что я покинула группу по изучению алетиометра.
– Почему?
– Мне дали шанс заняться кое-чем другим. Поработать с другим алетиометром, самостоятельно.
– Я думал, их не так-то много.
– Один внезапно освободился.
– Вот это удача!
– Не знаю. Возможно. Думаю, именно это в том числе и пыталась выяснить миссис Колтер: есть ли у меня алетиометр.
– Значит, она шпион?
– Думаю, да. Той, другой стороны.
– Но вы же ей не сказали? Скрыли, что работаете с ним?
– Надеюсь, мне это удалось. Этот ее деймон… по его лицу ничего нельзя прочесть.
– Вообще-то он был потрясен, когда я сказал про Жерара Боннвиля.
– Да. И она тоже. Не уверена, что тебе стоило это делать.
– Тогда бы мы ничего не узнали.
– Чего не узнали бы?
– Что она его знает. Помните, я говорил про сломанный ставень в монастыре, и что там был человек, который бил своего деймона?
– Да.
– Ставень не был сломан. Сестра Бенедикта сказала, кто-то забыл его закрыть.
– А вот это уже интересно. Уж не оставил ли его кто-то открытым намеренно?
– Об этом я как раз и думал, – сказал Малкольм. – Только вот не знаю, кто бы на такое пошел.
Доктор Релф поставила чашку на каминную решетку.
– Малкольм, ты же никому не скажешь про алетиометр?
– Никому! – Он даже удивился, что она спрашивает.
– Я и не думала, что скажешь. Но это очень серьезно.
– Конечно же, я никому не скажу.
Доктор Релф подошла к окну. Малкольм съел печенье и спросил:
– Доктор Релф, а могу я вас спросить: что вы делаете с алетиометром? То же, что делали в группе?
– Нет, не то же самое. Те, кто мне его дал, хотят в том числе узнать о Лире.
– А что они хотят о ней узнать?
– Она очень важна, но они не понимают, почему… А еще они хотят выяснить кое-что о Пыли.
Она так и стояла спиной к нему. Малкольм чувствовал, что ей не очень-то хочется отвечать на его вопросы, но еще один, последний, он просто обязан был задать.
– «Они» – это «Оукли-стрит2?
Доктор Релф обернулась. Небо за окном потемнело, и выражение ее лица он разглядеть не смог. Комнату теперь освещали только угли в камине.
– Да, – коротко сказала она. – Но об этом никому нельзя говорить, помнишь?
– Помню. Ладно, я больше не буду задавать вопросов.
Она снова отвернулась к окну.
– Кажется, твой цыган оказался прав: снова собирается дождь. Давай закругляться, а не то ты насквозь промокнешь. Иди, выбери себе парочку книг.
Малкольм видел, что она встревожена, и не хотел путаться под ногами, поэтому быстро нашел себе детектив и книгу про Китай и простился.
Теперь, когда сейф был установлен и разрыв с группой алетиометра завершился, Ханна, наконец, спросила профессора Пападимитриу о том странном моменте в самом конце ужина, когда на нее никто не смотрел и атмосфера внезапно изменилась.
Пападимитриу объяснил. Временами «Оукли-стрит» и прочим секретным службам приходится опускаться до шантажа, чтобы переманить агента на другую сторону. Вот и сейчас у них на примете оказался такой агент, который питал сексуальный интерес к совсем юным мальчикам.
Стоило ему это сказать, как Ханна поняла, в какую ловушку попалась, и в отчаянии вскричала:
– Нет! Вы не можете… только не Малкольм!
– Ханна…
– Я этого не допущу! Думаете, его можно использовать как… не знаю – как приманку, как искушение? И что потом? Вы ворветесь в комнату и поймаете мужчину с поличным? Или еще что похуже? Установите тайную камеру и сделаете фотограммы? Вы серьезно хотите впутать в это Малкольма? Какая гадость! Лорд Наджент сказал, что мальчику не будет угрожать опасность, и я поверила! Боже, какая же я дура!
– Ханна, он не подвергнется ни малейшей опасности! Все будет очень быстро. Он даже не поймет, что происходит. Мы об этом позаботимся. Мальчик слишком ценен, чтобы им рисковать.
– А я сказала, что не допущу этого. Никогда! Я лучше отдам назад этот алетиометр и забуду, что вообще когда-то имела с вами дело.
