– Почему?
– Потому что он был таким милым со мной. Тебе не понять.
– Нет, куда уж мне. Но если бы ты на самом деле его убила, я бы никому не сказал.
– Думаешь, он правда охотится за Лирой?
– Ну, ты же сама мне сказала.
– Как считаешь, он может быть ее отцом?
– Нет. Я с ним разговаривал – с ее настоящим отцом.
– Когда это?
Малкольм рассказал ей о ночном приключении в монастырском саду и о том, как одолжил лорду Азриэлу каноэ. Элис не стала недоверчиво фыркать, как он боялся.
– А что именно он делал?
– Я уже сказал. Ходил взад-вперед с ней на руках и что-то шептал.
Они и сами сейчас почти шептали, а над ними грохотал дождь. Элис помолчала.
– А ты слышал, что он говорил?
– Нет. Я караулил возле монастырской стены.
– Но по нему было видно, что он ее любит?
– Да. Совершенно точно.
Прошла еще минута.
– Если мы не сможем вернуться… – сказала она, – если нас все-таки унесет дальше…
– Да?
– Что мы тогда будем с ней делать?
– Наверное… попробуем попасть в Иордан-колледж.
– Это еще зачем?
– Там убежище для ученых.
– Чего?
Малкольм объяснил, как мог.
– Думаешь, они ее примут? Она же не ученый… И вообще не из этих.
– Думаю, если кто-то просит убежища, они обязаны его принять.
– И как они справятся с младенцем? Колледжи битком набиты стариками. Они и понятия не имеют, что с ней делать.
– Ну, наверное, заплатят кому-нибудь, чтобы ухаживали за ней. Напишут лорду Азриэлу, он даст денег, или сам приедет и заберет ее.
– И где этот колледж находится?
– На Терл-стрит. В самом центре города.
– А откуда ты узнал про это их убежище?
– Доктор Релф мне сказала.
Он объяснил Элис, как доктор забыла в «Форели» книжку со своим адресом, а он нашел и отнес. Ни про желудь, ни про слежку, он, конечно, не упомянул.
Разговаривать с ней в темноте было гораздо проще. Он снова рассказывал ей о том, что произошло, несмотря на то, что уже рассказывал все это раньше, думая, что помогает ей не заснуть, и даже не догадываясь, что ей только и надо, чтобы он говорил.
– Где, говоришь, она живет?
– В Иерихоне, на Крэнэм-стрит. Там сейчас, наверное, все затопило, уж первый этаж-то точно. Надеюсь, она сделала, что я ей сказал, и перетащила все книжки наверх.
…Утром вода на Порт-Медоу будет тихая и гладкая, словно большая лагуна, сверкающая под лучами нового солнца. Все здания Оксфорда на фоне синего неба засияют, как свежевыкрашенные. Наверняка добраться до центра и отыскать Иордан-колледж будет не трудно, подумал Малкольм. И как чудесно будет идти к ним на веслах, скользить по улицам, в одночасье превратившимся в каналы, мимо окон первых этажей, любуясь странными видами и причудливыми отражениями. По дороге они непременно найдут, где добыть все необходимое для Лиры – в том числе и молоко, потому что, не считая печенья, у нее росинки маковой во рту не было с тех самых пор, когда он подхватил ее прямо из рук сестры Фенеллы… когда же это было? Да и пить ей надо что-то чистое: вода в реке перемешана с грязью, да и мертвых животных в ней полно. Призраки их будут плакать в глубине… А вот их уже и слышно:
– Ха! Ха-а! Ха-а-а!
Элис пнула его в лодыжку.
– Малкольм! – свирепо зашептала она. – Малкольм!
– Да не сплю я, не сплю! Что такое? Это он?
– Замолчи сейчас же!
Малкольм прислушался. Этот омерзительный хохот ни с чем не спутаешь, но вот откуда он несется? Дождь так и не перестал, ветер стонал и свистел среди голых ветвей, но сквозь мешанину звуков бушующей стихии Малкольм различил и кое-что другое – мерный плеск весел, скрип несмазанных уключин и этот дьявольский хохот поверх всего остального, словно гиена издевалась и над самим Боннвилем, и над потопом, и над Малкольмом и его жалкими попытками защитить маленькое каноэ.
Тут они услышали и самого Боннвиля:
– Заткнись, тварь!.. захлопни пасть… сколько можно шуметь… давай, отгрызи себе и другую ногу… жуй-жуй, только заткнись! Прекрати этот чертов шум!
Звук все приближался. Малкольм нащупал швейцарский нож и беззвучно его открыл. Первый удар деймону, второй – человеку. В ногах у него лежало весло – если как следует размахнуться, можно сбросить деймона в воду, и тогда человек окажется беспомощен… но он может ухватиться за весло, прежде чем Малкольм…
Звуки стали тише.
Малкольм услышал, как Элис судорожно выдохнула, словно до сих пор не дышала. Лира пошевелилась во сне и то ли хныкнула, то ли тихонько мяукнула, но Элис тут же заглушила этот звук. Малкольм ничего не видел, но, кажется, Элис зажала ей рот ладонью. Девочка что-то забормотала – но совсем негромко, и Малкольм решил, что ее возня слышна только в каноэ.
– Он уплыл? – прошептала Элис.
– Думаю, да, – прошептал Малкольм.
– У него был фонарь?
– Нет, я света не видел.
– Он в темноте, что ли, плывет?
– Ну, он же сумасшедший.
– Зато нас не заметил.
– В покое он нас все равно не оставит, – сказал Малкольм, помолчав.
– Ну, ее-то он не получит, – тут же ответила Элис.
– Нет.
Мальчик снова прислушался: ни плеска весел, ни голоса, ни дьявольского хохота. Лодка Боннвиля шла в том же направлении, что и они – вниз по реке, вместе с паводком. Но со всем, что сейчас скрылось под водой, со всеми этими непредсказуемыми водоворотами и новыми течениями, кто знает, куда его занесет? Скорей бы утро – о нем просила каждая частица его тела.
– Эй, там! Держи.
Малкольм наклонился вперед, нашел ее руку и взял печенье, которое она ему протягивала.
Печенье он грыз долго, откусывая следующий кусочек, только когда от предыдущего не оставалось уже ни крошки. Сахар медленно делал свое дело, и вскоре Малкольм почувствовал себя немного сильнее. Кажется, у них есть целый пакет – на какое-то время точно хватит.
Но с такой усталостью не справиться с помощью одного только сахара. Голова его клонилась все ниже, Элис молчала, Лира сладко спала, и вскоре на лодке воцарилась тишина.
Малкольм проснулся, когда под тент проник бледный серый свет утра. Он страшно замерз и так трясся, что раскачивал каноэ. Грохот дождя прекратился, и лодка, по счастью, все еще была на воде.
Мальчик осторожно отстегнул ближайший крепеж и приподнял тент, чтобы выглянуть наружу. Сквозь голые ветки он увидел гигантскую массу серой воды, стремительно несущейся слева направо через открытое пространство, некогда бывшее лугом Порт-Медоу. Вдалеке за ним вставали шпили города.
