– Они считают, что он мог… Спасти ребенка и уплыть на лодке?
– Если коротко, то да. Он просто души не чаял в этой малышке. Очень интересовался ею и всем, что имело к ней отношение. Так что… В общих чертах это все, что я хотела вам сказать.
– А что за девушка?
– Элис Парслоу, пятнадцати лет. Помогает в трактире, а несколько дней назад начала подрабатывать и в монастыре. Но есть еще кое-что…
– Погодите минуту. Они уверены, что ребенок пропал? Может, ее завалило обломками?
– Да, они совершенно уверены, потому что девочка лежала в деревянной колыбели, а колыбель стояла на кухне, когда рухнула надвратная башня, и эта девушка, Элис, за ней присматривала. Так вот, колыбель осталась на месте, но все одеяльца исчезли. Но и это еще не все. Был один человек… Не так давно он побывал в «Форели». Малкольм впервые упомянул о нем за несколько встреч до того, как мы с вами виделись у доктора Аль-Каиси. Я спрашивала вас тогда об этом человеке, но было так много других важных дел, что это пришлось отложить. Его зовут Жерар Боннвиль. Деймон у него – трехногая гиена, и…
Лорд Наджент резко выпрямился в кресле.
– А он-то какое имеет к этому отношение? – спросил Пападимитриу. – Что ему было нужно?
– Не знаю, связан он со всем этим или нет, – сказала Ханна, – но Малкольм его боялся, потому что эта его гиена вела себя очень странно. В тот день, когда мы с вами ужинали у доктора Аль-Каиси, Малкольм рассказал мне, что в воскресенье вечером Боннвиль пытался тайком пробраться в монастырь через окно. А, да! Еще эта девушка, Элис, с ним разговаривала, и Боннвиль сказал ей, что это он – отец ребенка… Якобы Лира – его дочь. Может, вы о нем что-нибудь знаете?
– Как ни странно, знаем, – ответил лорд Наджент, – и вот уже некоторое время интересуемся, хотя и по другим причинам. Он – ученый, видный специалист по элементарным частицам. Точнее, был таковым. Работал в Париже, возглавлял группу, исследовавшую поле Русакова – ну, эту теорию сознания, от которой у Магистериума такие корчи. Написал статью о том, что должна существовать частица, связанная с этим полем, и выдвинул радикальную гипотезу: мол, эта частица, возможно, и есть Пыль. Насколько я вообще способен это понять, суть гипотезы – в том, что все на свете материально, но что материя сама по себе обладает сознанием. Таким образом, понятие духа становится излишним. Понимаете, почему Магистериум из кожи вон лезет, чтобы заткнуть ему рот? У этого Боннвиля был… а впрочем, почему был? У него блестящий ум. И вы говорите, что он как-то связан со всей этой историей? С Лирой?
– Но он сидел в тюрьме, – заметил Пападимитриу. – Помните этот судебный процесс? Какое-то сексуальное преступление…
– Это-то его и погубило. Точнее, и это в том числе. Его обвинили в насилии над несовершеннолетними. И, по-моему, к этому как-то была причастна Мариса Колтер… кажется, дала против него показания… Надо будет проверить в архивах. Значит, он утверждает, что это он – отец Лиры?
– Так говорит Малкольм, – ответила Ханна, – а ему сказала эта девушка, Элис. И еще: миссис Колтер действительно знакома с Боннвилем.
– Откуда вы знаете? – спросил лорд Наджент.
– Она ко мне приходила.
– Что? Когда?
Ханна рассказала, как это было, и как Малкольм застал у нее миссис Колтер, и что он ей сказал, чтобы от нее отделаться.
– Стало понятно, что она и вправду знает этого Боннвиля, только не хочет признаваться. Она пыталась выяснить у меня, где держат ребенка. Но не сказала, что это ее дочь – и уж, тем более, кто отец. Вообще, очень странный был разговор… О! Мне кажется, или там, за дверью, кто-то есть?
Только она это сказала, как в дверь постучали. Пападимитриу открыл и радостно пожал вошедшему руку.
– Бад! Ты все-таки добрался! Молодец!
Лорд Наджент встал и подошел поздороваться с гостем. Шлезингер оказался худощавым, коротко стриженным блондином лет тридцати, а его деймоном была небольшая сова. Ханна заметила, что глаза датчанина светятся живым умом, а выражение лица говорит о привычке к постоянной бдительности. Одет он был тепло, но, похоже, промок насквозь.
– Здравствуйте, – сказал он, заметив Ханну. – Я не помешал?
– Боюсь, это я вам мешаю, – возразила та. – Я уже ухожу.
– Нет, доктор Релф, останьтесь, – распорядился лорд Наджент. – Важно, чтобы вы тоже это услышали. Бад, это Ханна, одна из нас. Она полностью в курсе дела и поставляет нам ценную информацию. Но ты только глянь – с тебя же ручьями течет! Иди, сядь к огню.
Шлезингер пожал Ханне руку:
– Приятно познакомиться. О чем это вы тут толкуете? Я пропустил самое интересное?
Как только датчанин снял пальто и сел у камина, лорд Наджент объяснил ситуацию. Ханна слушала его, не в силах сдержать профессионального восхищения. Высший класс, подумала она: бывший лорд-канцлер не упустил ни одной важной детали и при этом не сказал ни одного лишнего слова. Все абсолютно четко, ясно и связно.
Пока лорд Наджент говорил, Пападимитриу сварил всем кофе.
– Вот такие дела, – подытожил лорд Наджент. – А у вас для нас что-нибудь есть?
Шлезингер отхлебнул кофе и кивнул:
– Хоть отбавляй. Во-первых, насчет этой девочки, Лиры. Никаких сомнений, она действительно дочь Азриэла и Колтер. До нас дошли слухи о каком-то пророчестве, связанном с этой девочкой, и о том, что ею очень интересуется Магистериум. Соответственно, я отправился на Север, чтобы узнать больше. Ведьмы из Энары слышали «голоса авроры», то есть северного сияния, – так уж они выражаются; полагаю, это метафора. И голоса сказали, что судьба этого ребенка – положить конец судьбе. Вот и все. Сами ведьмы не понимают, что это значит, а уж я – и подавно. Может, это что-то хорошее, а может, и нет. Но главное условие таково: девочка должна совершить это, даже не подозревая о том, что она делает. Как бы там ни было, Магистериум узнал о пророчестве – у него есть свои агенты среди ведьм, – и тотчас начал разыскивать ребенка. Вот тут-то мы и поняли, что происходит что-то важное, и решили спрятать девочку понадежнее.
– Так, – кивнул лорд Наджент. – Что дальше?
– Во-вторых – Жерар Боннвиль. Я был с ним шапочно знаком в Париже и слыхал, что он ездил на Север. Я решил потихоньку расспросить своих университетских знакомых. Узнал, что он сидел в тюрьме за сексуальное преступление, уж не знаю, какое, и что его недавно выпустили. Академической должности он лишился, а с ней – и своих помощников, и доступа к лабораторному оборудованию, и библиотеки. Одним словом, всего, что нужно физику для нормальной работы. Ни одно научное заведение его теперь не примет. С ним и раньше-то было нелегко работать – он всегда требовал от других слишком многого и сам был как будто одержим… да еще эта его гиена – чертовски неприятная тварь… Говорите, осталась без ноги? Когда я виделся с Боннвилем в последний раз, все ноги у нее еще были на месте. Подозреваю, Фардер Корам может знать, что там случилось. Я, кстати, встретил Корама в Швеции. Он вам, наверное, уже сообщил…
