– Ну, посмотрим. А как оно там, внутри? Где они держат детей?
– Там есть детская, в ней малыши живут днем и ночью. Это на втором этаже, возле монашеских келий.
– Келий? Это камеры, что ли? – воскликнула Элис.
– Так у них спальни называются, – объяснил Малкольм. – А план вы можете нарисовать? – обратился он к женщине.
Миссис Симкин внезапно так смутилась, что Малкольм понял: она не умеет ни читать, ни писать. И как рисовать карту или план тоже понятия не имеет. Ему сделалось стыдно за свою просьбу, так что он поспешил продолжить:
– Сколько лестниц туда ведет?
– Одна спереди – большая, и еще другая, черная, – поменьше, для уборщиц и слуг вроде меня. Есть и еще одна, но я ее никогда не видела. Иногда у них бывают гости, в том числе и мужчины – и им негоже встречаться с монахинями… да и со слугами тоже, так что они ходят по своей собственной лестнице. Но она ведет только в гостевые комнаты, а они там отдельно от всего остального аббатства.
– Хорошо. А вот если вы поднимаетесь по лестнице для слуг, куда вы первым делом попадаете на втором этаже?
Деймон женщины что-то ей зашептал. Она послушала и сказала:
– Он мне вот что напомнил: на втором этаже есть лестничная площадка с дверью. И вот она ведет как раз в коридор, где у них детская.
– Что еще есть в том коридоре?
– Напротив детской – две двери в кельи. Там ночуют монахини, чья очередь присматривать за детьми.
– А сама детская как выглядит?
– Большая такая комната, с кроватями… ну, не знаю. Кроватей двадцать, наверное. И колыбельки.
– А совсем маленьких детей там много?
– Не всегда. Обычно одна-две кровати пустые стоят, на случай, если новеньких привезут.
– А сколько примерно лет этим детям?
– Меньше четырех, я думаю. Потом их переводят в основное здание. Детская в том крыле, где кухня. Кухня на первом этаже, а она прямо над ней.
– А что еще в том коридоре, где детская?
– Справа перед детской – две ванные. А, еще тем сушильный шкаф для одеял и всякого такого.
– А кельи, стало быть, слева?
– Да.
– Получается, что за детьми следят всего две монахини?
– Еще одна спит в детской.
Деймон снова что-то ей шепнул.
– Да, и не забудьте: они всегда очень рано встают, на службу.
– Я помню. Они и в Годстоу всегда так делали.
Даже если удастся проникнуть внутрь, времени, чтобы найти Лиру и скрыться с ней, будет не так уж много. И выдать их сможет что угодно – достаточно, чтобы хоть один ребенок в детской испугался незнакомцев и заплакал.
Малкольм расспросил миссис Симкин о расположении дверей и окон в кухне и вообще обо всем, что только мог придумать. И чем больше он слышал, тем труднее ему казалось все предприятие… и тем мрачнее он становился.
– Что ж, спасибо вам большое, – сказал он наконец. – Все это очень полезно.
Женщина кивнула и вернулась назад, к очагу.
– И что мы будем делать со всем этим? – тихо спросила Элис.
– Заберемся туда и спасем ее. Но представь, что там двадцать малышей и все спят! Как мы узнаем, кто из них она?
– Я ее узнаю. Лиру ни с кем не спутаешь.
– Когда она не спит – да. Пан узнает Асту и Бена тоже. Но если она будет спать… Мы же не можем перебудить их всех.
– Я не ошибусь. И ты вообще-то тоже.
– Ну, хорошо. Сколько сейчас времени? Начало ночи или уже конец?
– Я только знаю, что темно.
– Ну, тогда пошли.
– Ты себя уже нормально чувствуешь для такого?
– Да, мне уже гораздо лучше.
На самом деле у Малкольма еще все болело, и голова слегка кружилась, но сама мысль о том, чтобы прохлаждаться в пещере, пока Лиру держат под замком, была ему невыносима. Он медленно встал и двинулся к выходу, тихо, осторожно, без лишнего шума. Элис между тем собирала вещи и увязывала их в одеяло, как Боутрайт.
– То печенье, которое она так любит, – тихо сказал Малкольм Элис, очутившись снаружи. – Оно все еще в каноэ?
– Сюда мы его не приносили. Наверняка да.
– Надо будет дать ей одно, чтобы не кричала.
– Да, если…
– Следи, чтобы за нами Эндрю не пошел.
– Ты дорогу-то до каноэ помнишь?
– Если будем идти все время вниз, рано или поздно дойдем.
На это он, по крайней мере, надеялся. Даже если Джордж Боутрайт уже совсем пришел в себя (что было сомнительно), вряд ли стоило просить его проводить их до лодки. Он бы захотел знать, куда они собрались и что намерены делать, – и непременно стал бы отговаривать.
Малкольм выбросил эти мысли из головы. Похоже, у него появилась новая способность: теперь он мог по собственной воле прекратить думать о том, о чем думать не хотел. Шагая по озаренной луной тропинке, он то и дело отталкивал куда-то в сторону мысли о маме и папе и о том, как им, наверное, сейчас плохо: думают, куда он пропал, жив ли, как найдет дорогу домой посреди потопа… Под дубами царила тьма, так что неважно, какое у него сейчас лицо, все равно никто не видит… К тому же, он и с этим быстро справился – всего за несколько секунд.
– Вон уже и вода, – сказала Элис.
– Идем тише, – скомандовал он. – Тут могут и другие лодки шастать.
Они стояли неподвижно в древесной тени, глядя во все глаза и слушая во все уши.
Впереди простиралась водная ширь. Никаких посторонних звуков, только шелест волн о траву и кусты.
Малкольм попробовал вспомнить, где они бросили лодку, слева от тропинки или справа?
– А ты помнишь, где…
– Да вон же она, смотри, – ответила Элис.
Она показывала налево; Малкольм проследил за ее взглядом и действительно увидел лодку. Та стояла почти на виду, но при этом всего мгновение назад ее как будто там и не было. Луна светила так ярко, что под деревьями все тонуло в путанице теней.
– Ты видишь лучше меня.
С этими словами он вытащил лодку на траву, осмотрел от носа до кормы и развернул правильной стороной.
Он обращался с ней очень нежно, ощупывая каждый дюйм корпуса, проверяя, насколько прочны скобы для обручей, пересчитывая сами обручи, лежавшие на дне каноэ. Под конец он убедился, что тент аккуратно свернут и лежит, где надо, а корпус не поврежден, хотя гладкая цыганская краска местами оказалась поцарапана.
Малкольм столкнул «Дикарку» на воду, и снова неодушевленная вещь словно обрадовалась и ожила, встретившись с родной стихией. Он придерживал ее за планшир, пока Элис залезала внутрь, а потом передал девушке рюкзак, который забрал у мертвого Боннвиля.
