Солнце зашло и уступило место луне. Малкольм и Элис плыли молча; Лира крепко спала. Малкольм думал, что и Элис тоже уснула, пока с другого конца лодки внезапно не раздался вопрос:
– Ты там голодный?
– Нет.
– Вот и я тоже. Думала, мы о-го-го как проголодаемся. Давно ведь ничего не ели.
– Лира, между прочим, тоже.
– Эльфийское молоко, – напомнила она. – Интересно, что оно с ней сделает… Наверное, станет немного фэйри.
– Мы тоже ели их еду.
– Яйца. Да, было дело.
Они плыли вперед по пронизанной лунным светом воде, словно обоим снился один и тот же сон.
– Мал.
– Что?
– Откуда ты узнал, как ее обдурить? Я думала, ни за что не получится, но как только она смекнула, что перепутала имена…
– Я вспомнил Румпельштильцхена и подумал, что имена для фэйри – дело важное, так что попробовать стоит. Но если бы ты сама первой не назвала ей не настоящие имена, то действительно ничего бы не вышло.
Прошла еще минута в молчании. Потом Малкольм спросил:
– Элис, мы с тобой убийцы?
Она некоторое время думала, потом сказала:
– Он, может, еще и не умер. Тут наверняка не узнаешь. Убивать его мы не хотели, не было у нас такого умысла. Мы просто защищали Лиру, правда?
– Вот и я стараюсь думать так же. Ладно, пусть мы не убийцы, но воры – уж точно.
– Это из-за рюкзака-то? Никакого смысла не было бросать его там. Кто-нибудь все равно бы его забрал. И потом, если бы не та коробка… Мал, это было гениально. Мне бы такое даже в голову не пришло. Ты нас всех спас. И Лиру вытащил из того большого белого монастыря…
– Мне все равно скверно.
– Из-за Боннвиля?
– Ну да.
– Ну, еще бы… Остается только…
– А тебе от этого не плохо?
– Плохо. Но тогда я вспоминаю, что он сделал с сестрой Катариной. И… Я ведь тебе не говорила, что он мне сказал?
– Когда это?
– Ну, в тот первый вечер, когда я его встретила. В Иерихоне.
– Нет…
– И что он сделал тоже…
– А что он сделал?
– Он сначала купил мне рыбы с картошкой, а потом и говорит, пойдем, мол, с тобой прогуляемся в лугах. А я и подумала: ну, а что, он вроде такой милый…
– Это же уже ночь была, нет? Зачем ему понадобилось ночью гулять в лугах?
– Ну, он… он хотел…
Малкольм вдруг почувствовал себя очень глупым.
– А, ну да, – сказал он. – Я… прости. Да.
– Не бери в голову. Не так уж много мальчиков этого от меня хотело. Вроде как я их сама отпугиваю. Но он был настоящий взрослый мужчина, и я не устояла. Мы двинули по Уолтон-уэлл-роуд и через мост, и там он меня поцеловал и говорит, мол, ты красивая. Вот и все. И я почувствовала… столько всего, о чем и сказать не могу, Мал.
Что-то блеснуло у нее на щеке. К своему бесконечному удивлению, Малкольм понял, что из глаз Элис бегут слезы. Когда она снова заговорила, голос ее немного дрожал.
– Но я всегда думала, что если это когда-нибудь случится… ну, то есть если это когда-нибудь случится со мной, то деймон другого человека будет… хорошо обращаться с моим. Так всегда рассказывают. Так люди говорят. Но Бен, он…
Ее деймон – сейчас в облике грейхаунда – ткнулся головой ей в руку. Она потрепала его по ушам. Малкольм слушал и молчал.
– Эта его проклятая гиена… – продолжала она, всхлипывая, – эта чертова тварь… это было ужасно… невозможно, так не бывает. Уж она-то милой не была. Он – был. Боннвиль был, он хотел и дальше меня целовать… но я не могла, только не когда она рычит и кусается и… и ссыт. Она делала это так, будто это ее оружие…
– Я видел, как она это делает, – вставил Малкольм.
– Мне пришлось сказать ему «нет, я не могу, не надо больше»… И тогда он просто захохотал и оттолкнул меня. А ведь это могло… Я думала, это будет лучшее, что со мной… А получила только презрение и ненависть. Меня просто разрывало, Мал, ведь сначала он был такой милый, такой ласковый… Он дважды сказал, какая я красивая. Никто никогда мне такого не говорил, и я думала, что уже и не скажет.
Она вытащила из кармана рваный платок и вытерла глаза.
– А когда эта женщина-фэйри украсила мои волосы цветами и показала в зеркале, что получилось, я подумала… Ну, ведь может быть. Я просто подумала.
– Ты правда симпатичная, – сказал Малкольм. – Я, по крайней мере, так думаю.
Он постарался сказать это как верный друг. Он действительно чувствовал себя ее другом. Элис, однако, лишь фыркнула, невесело усмехнулась и снова вытерла глаза.
– Когда я впервые увидел его в монастырском саду, – сказал Малкольм, – я насмерть перепугался. Он просто выступил из темноты и молчал, а эта гиена встала рядом и стала писать на тропинку. Но попозже тем же вечером он заявился в «Форель», и папе пришлось его обслуживать. Ничего плохого он не сделал, этот Боннвиль, по крайней мере, не в трактире, но все остальные клиенты как-то сразу рассосались. Как будто они уже все про него знали. Я когда вошел, он так любезно себя со мной повел, так дружелюбно, что я подумал – наверняка я ошибся, не так понял, а на самом деле он душа-человек. И все это время он охотился за Лирой…
– У сестры Катарины не было никаких шансов, – сказала Элис. – Никакой надежды, вообще. Он мог получить все, что хотел.
– И почти получил. Если бы наводнение не началось…
– Думаешь, он правда хотел убить Лиру? – спросила она.
– Так все и выглядело. Представить не могу, чего еще он мог хотеть. Ну, разве что похитить ее.
– Может быть…
– Мы должны были ее защитить.
– Ну да.
Они знали, что должны, что у них не было выбора. Малкольм, по крайней мере, точно знал.
– Что это была за штука, которую ты вынул из коробки? – спросила Элис несколько минут спустя.
– Алетиометр. То есть, я так думаю – я его никогда не видел. Их всего шесть сделали, и они знают, где пять, а одного уже много лет никто не видел. Наверное, это и был тот, пропавший.
– И что он стал бы с ним делать?
– Может, продал бы. Или попробовал сам его о чем-то поспрашивать, но для этого вообще-то надо годами учиться… А может, стал бы торговаться с кем-то. Он же был шпион.
– Откуда ты знаешь?
– Те бумаги в рюкзаке. Многие были зашифрованы. Если мы когда-нибудь попадем домой, я их отнесу доктору Релф.
– Думаешь, мы можем и не вернуться?
– Нет, я думаю, у нас все получится. То, что сейчас происходит, наводнение и все остальное… Это что-то вроде… даже не знаю, как сказать. Это как время между другими временами. Как сон или наваждение…
