Марья вытащила яйцо оттуда, где его хранила, поближе к сердцу, теплое и целое. Кощей зашипел, втягивая воздух сквозь зубы.
– А я тебе говорила, братец. Такая же, как все. От нее смерть примешь.
Председатель Яга покрутила яйцо своей мозолистой рукой, сломала скорлупу и выпила содержимое, запачкав зубы желтком.
Марья в ужасе закричала. Это что, правда его смерть была? Выглядит как простое яйцо.
– Нет! Нельзя так, я сделала все, что ты просила.
Баба Яга облизнулась:
– Она права! Можешь ее оставить, если все еще хочешь, Костя. Я благословлю двумя руками. Она пронырливая, лживая, вороватая убийца собак, и выглядит совсем как я! Я ей даже приданое дам.
Старуха удовлетворенно шлепнулась на заваленный картами стол, затушив сигарку о набросок местности.
По лицу Марьи текли горючие слезы:
– Я не знала, куда она меня посылает. Я не знала, что там будут собаки…
– Но когда прибыла, то убила собак и забрала яйцо, – подчеркнула Баба Яга, – точно зная, что творишь. Мой бедный несчастный братик вырастил собачек из щенков.
– Кощей, скажи что-нибудь! – взмолилась Марья. – Почему ты со мной не говоришь?
– А что мне сказать? – тихо ответил Кощей мрачным скрежещущим голосом. – Ясно же, что в яйце не было моей смерти, раз сестрица им перекусила. Зачем бы я вообще стал тебе говорить, где я его прячу? Конечно, ты должна была отправиться за ним. Ты не могла не пойти. Скажи девушке какой-нибудь секрет, и ничто ее не остановит, пока она все не разнюхает.
– Ты меня обманывал.
Она и правда так думала. Яйцо, Елены. Ее оскорбленное девичество. Да все.
Лицо Кощея не выдавало совсем никаких чувств.
– И не без веской причины, как видишь.
– Ты не можешь осуждать меня за предательство, раз она все подстроила, а ты сам лгал мне, и не только об яйце.
Кощей в изумлении склонил голову набок, как черная птица. Он поднялся, пересек комнату и крепко обхватил ее подбородок своими длинными пальцами:
– Разве я осуждаю тебя, Марья Моревна? Называю тебя предательницей?
Марья горько плакала, плакала некрасиво, разбито, с перекошенными чертами лица. Когда слезы натекали на ее шрам, они шипели и обжигали.
– Ты бросил меня одну выполнять все эти ужасные задания, не повидав тебя, не поговорив с тобой. Я видела фабрику, но не могла спросить у тебя, как ты можешь удерживать всех этих девушек и что бы ты сделал со мной, если бы я тебе не повиновалась.
Кощей изучал ее лицо, поводя черными глазами.
– Ну разумеется, я оставил тебя одну. Приготовления к свадьбе – вотчина невест. Мне что, следовало, как отцу родному, смотреть за тобой, чтобы все, что ты делаешь, было не твоим выбором, а моим? Мне нет нужды доказывать, на что я гожусь.
Марья вырвала подбородок из его рук:
– А мне что доказывать? Это тебе следовало оказаться в объятиях Змея Горыныча, доказывая, что ты не монстр, что достоин меня!
– А разве я еще не доказал? Разве я не забрал тебя из твоего голодающего города, разве не кормил тебя, не наряжал тебя, не учил тебя как слушать и как говорить, не привел тебя сюда, где ты – хозяйка, обожаемая и боготворимая царевна, не занимался с тобой любовью, не усыпал твое тело бриллиантами? Разве я не дал за тебя приданое? Разве не стоял перед тобой на колене, предлагая царство и руку? Что касается тех девушек, они – мои, и это должно внушать тебе страх. Страшить тебя настолько, чтобы ты лепетала и молчала у моих ног, как побитая собака, которая знает, что ее ждет. А ты кричишь на меня, и вырываешься из моих рук, и называешь меня недостойным. Ты являешься ко мне одетая как моя сестра, с моей смертью в кармане. Неважно, что на самом деле это не смерть. Ты так думала. Почему ты так себя ведешь, зная, что все эти девушки там в этот самый момент работают до упаду, обшивают мою армию?
Кощей заключил ее в объятия и прижал к себе. Марья закрыла глаза, прислонившись к нему, к своему любовнику, к своей погибели, своей жизни. И она боялась всего того, чем он еще мог оказаться.
– Я скажу тебе, почему. Потому, что ты – демон, такой же, как и я. И тебе не так уж важно, страдали те девушки или нет, потому что ты хочешь только то, чего сама хочешь. Ты убьешь собак, и затравишь старуху в лесу, и предашь любую живую душу, если это потребуется, чтобы получить желаемое, и поэтому ты – злая, поэтому ты – грешница, поэтому ты – моя жена.
Нет. Мне важно. Я добьюсь чего хочу любыми способами, и того, чего хотят те девушки на фабрике – тоже. Ты, по большей части, прав, любовь моя. Но все еще ошибаешься. Сказать ничего из этого она не могла, но сохранила все внутри, где оно не просится быть сказанным.
Баба Яга отжевала кончик ногтя на большом пальце и сплюнула его.
– Ты знаешь, что она лешего целовала? И не просто невинным поцелуем. Язык высовывала и грязь его на вкус пробовала.
Кощей оттолкнул Марью и холодно на нее посмотрел:
– Это правда?
– Да.
За это ей было не стыдно.
Кощей улыбнулся. Его бледные губы нашли ее и впились смертельным поцелуем. Она чувствовала в нем сладость, будто он целовал ее с медом и сахаром на языке. Когда он оторвался от нее, глаза его блестели:
– Мне все равно, Марья Моревна. Целуйся с ним. Возьми его с собой в постель, и мавку заодно, мне все едино. Ты меня понимаешь, жена? Между нами не должно быть никаких правил. Давай оба будем жадными, давай копить. Давай лупить друг друга березовыми вениками и запирать друг друга в пещерах. Давай пить кровь друг друга по ночам и предавать друг друга при свете дня. Давай лгать, блудить и заводить сотни любовников. Давай танцевать, пока лед между нами не растает. Давай красть и жрать, пока не разжиреем, и купаться в радостях жизни, опираясь друг на друга. Только смерть мою мне оставь – позволь сохранить эту святыню нетронутой тайной, – и я подам тебе себя на обед на блюде со всеми чудесами мира. Только не покидай меня, поклянись, что никогда не покинешь, и ни одна императрица не будет выше тебя. Забудь про девушек на фабрике. Будь себялюбивой, жестокой, не думай о них. Я себялюбив. Я жесток. Моя пара не может быть другой. Ты будешь моим златом, Марья Моревна, моим черным зеркалом.
Марья дрожала. Она чувствовала, что внутри нее что-то сорвалось и унеслось, как пепел. Она потянулась к нему и сжала его челюсть рукой, впившись ногтями в холодную плоть. Она разыграет свой гамбит: это все, что ей осталось.
– Если хочешь меня, Кощей Бессмертный, скажи мне, где твоя смерть. Между нами не должно быть лжи. Мы можем лгать всему остальному миру и охотиться с выпущенными когтями, но только не друг на друга. Это будет честно – ты знаешь, где моя смерть: на кончике твоего ножа, или в твоих сцепленных на горле пальцах, или в кубке с ядом. Докажи, что можешь покоиться в моей руке, как цыпленок, маленький и слабенький, зная, что я могу раздавить тебя, если захочу, но также зная, что я никогда этого не захочу. Ты должен мне это, за всех этих Елен и Василис, и их самих ты мне тоже должен.
