Марья Моревна повернула ручку и открыла дверь в город. Она стояла на пороге в ярком красном платье, и лицо ее наливалось кровью. Мужчина смотрел на нее сверху вниз, потому что был высок ростом. На нем было черное пальто, хотя вечер стоял теплый, и ветерок раздувал темные кудри, похожие на баранью шерсть. Медленно, не отрывая взгляда от ее глаз, мужчина опустился на колени перед ней.
– Я пришел за девушкой в окошке, – сказал он, и его глаза наполнились слезами.
Глава 21. В этом доме нет подвала
Иванушка, пообещай мне.
Все, что пожелаешь, жена.
* * *
На следующий день свет чистейшей пробы упал на улицу Дзержинского как холодный удар молота. Утро минуло, а свет был все так же хорош. Глянцевый, неуступчивый, безжалостный. Молодая женщина в шапке с бледно-голубой лентой резко постучала в большую дверь вишневого дерева. Она никогда не была птицей – ни грачом, ни зуйком, ни жуланом, ни совой. Ее резкие черты были под стать утру – безжалостные и четкие. Она постучала снова.
* * *
Иванушка, как бы странно это не казалось, ты должен меня слушаться.
Всегда слушаюсь, жена.
* * *
Человек в черном пальто протянул к ней одну руку, будто не мог поверить, что это действительно она.
– Я смотрю на тебя, Маша, и это как глоток холодной воды для меня. Я смотрю на тебя, и будто мне полоснули ножом по горлу.
– Поднимись с коленей.
В груди у нее болело. Она чувствовала себя старой, а ветер с реки сулил что-то сладкое, но несбыточное.
– Я не мыслю мира без тебя. Я старался. Целый год я называл каждое черное дерево Марьей Моревной. Я искал черты твои в узорах льда. Утратив тебя, я чах в темноте, как чах когда-то над бледным златом.
– У всех трудные времена. – Мне трудно. Никогда не было никакого выбора, потому что и здесь трудно, и там трудно. Невзгоды повсюду.
– Я отказываюсь, – прошептал он.
– Никто не может отказаться.
– Неужели жить здесь – такое блаженство?
Марья Моревна опустилась на колени, ее платье собралось и выплеснулось за порог, словно лужа крови. Она прижалась лбом ко лбу Кощея:
– Как там война?
– На войне все плохо.
* * *
Иванушка, этот дом – мой, что бы не говорилось в бумагах.
Да.
* * *
– Меня зовут Ушанка, – сказала женщина с синей лентой на шапке, расправляя жесткую коричневую юбку, после того как уселась, – нам стало известно о некотором непорядке, и я обязана попросить вас привести его в порядок, товарищ Моревна. Ответьте на мои вопросы и сможете дальше заниматься обычными делами по вашему усмотрению. Гулять у реки, печь булочки.
Марья легко присела в вытертое зеленое кресло, желая оказаться где угодно, только не здесь, готовая сорваться с места, как олень. Но Иван Николаевич говорил, что, если кто-то придет задавать вопросы, она должна на них ответить, хочет она этого или нет.
– Хорошо.
– Я работаю с вашим мужем, вы это знаете.
– Нет, мы не обсуждаем его работу.
– О, какое правильное поведение добропорядочного гражданина – просто бальзам на душу. И все же, я должна вернуться к непорядкам.
– Да-да, – ни один мускул не дрогнул на лице Марьи. Игрой в допрос она владела так, что этой женщине даже не снилось.
– Вы, конечно, признаете, что это довольно странно, когда мужчина возникает из ниоткуда после длительной отлучки со службы, и внезапно у него оказывается жена, хотя раньше никакой жены не было.
Улыбка Ушанки была такой широкой и искренней, будто они были старыми друзьями.
Марья усилием воли не позволяла себе перебирать пальцами. Она смотрела прямо перед собой:
– Солдаты часто встречают женщин в дальних странах.
– Так ты иностранка, выходит? А по-русски говоришь отлично.
Она зачеркала ручкой в блокноте.
– Нет-нет. Я родилась здесь, в Ленинграде. До революции, конечно.
– Да уж конечно. Позволь задать мне очевидный вопрос, товарищ Моревна. Прости, что вторгаюсь в личную жизнь, но это моя работа. Ты – официальная жена товарища Ивана Николаевича Героева?
* * *
Иванушка, если ты нарушишь это обещание, это будет все равно как разбить старинный хрустальный бокал. Ничем уже будет не поправить дело.
Я понимаю.
* * *
– Возвращайся со мной, – настаивал Кощей. – Спрячься внутри меня, как раньше. Я насыплю самоцветов в твой подол, сколько захочешь. Если у меня будешь ты, Вий может сжечь этот мир дотла. Черносвят уже весь его. Над моей страной вьется серебряный флаг. Поехали со мной. Я добуду свою смерть и расплющу ее молотом, Вий сможет заполучить нас, и в его серебряной стране я залюблю тебя до самого конца света.
Марья потерлась своим носом о его, как нежное животное.
Кощей Бессмертный закрыл темные глаза:
– Я могу забрать тебя, даже если ты скажешь «нет».
– Я знаю, что ты можешь. – Она чувствовала, как ее слова отдаются внизу живота.
– Но я не стану этого делать. Куда слаще отплатить ему той же монетой.
– Я не хочу, чтобы меня таскали туда-сюда между вами двумя, как кость между собаками. Вы оба обещаете одно и то же и никогда не выполняете обещаний.
* * *
Иванушка, сложно будет выполнить обещание. Тебе придется потрудиться, чтобы сдержать слово.
Скажи, что я должен сделать.
* * *
Отложив блокнот в сторону, Ушанка наклонилась вперед. У нее был длинный римский нос с горбинкой.
– Мы уже знаем, товарищ Моревна. Никто тебя не накажет, если ты просто признаешь то, что стало общеизвестным. Для товарища Героева уже слишком поздно, но нет никакой нужды винить в этом происшествии тебя.
Марья моргнула:
– Что это такое вы знаете?
Ушанка с наслаждением пожала плечами:
– Кто знает, что я знаю? Может быть, я знаю что-то сейчас, но забуду, когда уйду. Все зависит от тебя, товарищ.
Заморская королева пыталась вспомнить, как Наганя любила играть в эту игру. Нет, нет, Маша! Ты не должна так отводить глаза! Так я сразу узнаю, что ты лжешь! Ты не так все делаешь! Вот скажи мне сейчас, что ты невиновна, а я будто бы вырву у тебя ноготь.
– Уверяю вас, что бы вы ни думали, что я сделала, я в этом не виновна.
– Вот оно что. – Ушанка постучала незажженной папиросой по колену. – Я совершенно уверена, что так оно и есть. Ты позволишь?
