Марья Моревна заколебалась, но молодая чекистка уже щелкнула медной зажигалкой, поводя кончиком папиросы над пламенем.
– Вот почему мы с тобой можем общаться. У нас просто полуденная беседа, как с дамами случается. Чашка чая, папироса? Только маленькие любезности и никакого вранья. Так, товарищ Героев докладывает, что встретил тебя в окрестностях Иркутска, недалеко от монгольской границы. Это верно?
– Похоже, что так.
Она понятия не имела. География – это все такое расхожее, текучее, ненадежное.
– И что же привело тебя в такие отдаленные края, если ты говоришь, что родилась в Ленинграде, в этом самом доме? И почему у тебя нет проездных документов? Или удостоверения личности? Видишь ли, я тебя знаю, товарищ Моревна – или правильно Героева? Я заметила, что ты не ответила на мой предыдущий вопрос. Молчание говорит само за себя, конечно, и я не стану смущать тебя, повторяя вопрос снова. Видишь, как быстро мы продвигаемся!
Мария слабо улыбнулась.
– Я сказала что-то смешное?
– Ты напомнила мне старого друга – вот и все.
* * *
Иванушка, я знаю, что ты нарушишь обещание.
Ни за что.
* * *
– Возьми это, – вздохнул Кощей.
В ее руке черное яйцо, оправленное в серебро, усеянное холодными бриллиантами, кажется таким тяжелым.
– Ты катал его по моей спине. Чтобы вытянуть мои кошмары.
Марья завороженно следила, как яйцо переливается на свету.
– Это моя смерть. О, моя волчица, разве ты не видишь? Я всегда был в твоей власти. Я всегда был беспомощен.
– А как насчет мясника в Ташкенте?
Уголки губ Кощея дернулись:
– Он передает привет.
Марья повертела яйцо в руках. Бриллианты кололись, выступила кровь. В темной глубине ее существа открылась дверь. Она стояла, высокомерная, с пустыми глазами, отстраненная, как когда-то. Наконец она поняла. Поняла, кем она могла бы стать.
– Пойдем со мной, Кощей.
* * *
Иванушка, никогда не ходи в подвал этого дома.
Не открывай дверь. Не гляди в замочную скважину.
И это все?
* * *
– Товарищ Моревна, позволь мне выложить все карты. Когда в жизни гражданина что-то неправильно, это все равно как весь день проходить в рубашке наизнанку. Случайному наблюдателю может показаться, что все нормально, но на самом деле естественный порядок вещей был нарушен. Даже если на нем пальто, даже если всему миру он кажется образцовым человеком, что-то внутри него шиворот-навыворот. Я предполагаю, что за время своего отсутствия товарищ Героев стакнулся с антиреволюционными элементами и продолжает их дело даже в самом сердце Ленинграда.
Марья громко рассмеялась:
– Вот что ты думаешь?
– Или так, или ты сама шпионка, которая присосалась к нему, как минога к большой рыбе, и прячешь даже сейчас – на чердаке? в подвале? – мятежных личностей, составляющих большой интерес для меня и для тех, кого я представляю. Скажи мне, товарищ. Что я обнаружу, если загляну в твой подвал прямо сейчас?
Ушанка затушила сигарету о подоконник.
* * *
Иванушка, для тебя в этом доме нет подвала.
Я обещаю, жена.
* * *
Подвал дома на улице Дзержинского пропах тенями и заброшенностью. Старые банки с луковицами, сморщенными до размера нафталиновых шариков, затянуло пеленой паутины. Тут же валялись ржавая пишущая машинка, ящик гвоздей, портняжный манекен и остатки трех кувшинов с давным-давно перебродившим домашним пивом, которое разорвало стекло, и даже пена, и та уже окаменела и раскрошилась. Кощей обхватил длинными руками талию Марьи и прижался щекой к ее волосам. Она сдавила черное яйцо в ладони, он застонал, не отрывая лица от ее волос. Она спрятала его смерть в платье, между грудями, у самого сердца.
– Встань к стене, Кощей.
Он беспрекословно подчинился. В куче мусора Марья Моревна нашла, как бы по наитию или по волшебству, то, что искала, – моток заплесневелой веревки. Она встала напротив Кощея – насколько же он выше ее, – прижавшись бедрами к нему по старой памяти. Она подняла его изящную руку и обвязала ее веревкой, конец пропустила через железное кольцо, на котором когда-то висел крюк для копчения мяса.
Кощей Бессмертный посмотрел на узел:
– Это меня не удержит. Это смешно. Я дохну на него, и он рассыплется.
– Что бы это доказывало, если бы ты не мог выбраться? – мягко спросила Марья и поцеловала его бледный рот в темноте. Ей казалось, что детское обожание Кощея лихорадочно вскипало в ней. Мне нужно это. Нужно. Ты не можешь меня отвергнуть. Она подняла другую его руку и тоже привязала ее, подтянув обе руки высоко над его головой.
Он повис на стене, и слезы струились по его лицу:
– Я люблю тебя, Марья.
Она прижала палец к его губам:
– Тебе нет нужды говорить, Костя. Есть только один вопрос: кому водить? И на него нельзя ответить словами. Ты не будешь двигаться. Ты не будешь пытаться распускать узлы. Ты пострадаешь для меня, как я страдала для тебя. Тогда я буду знать, что твое подчинение мне – полное и истинное. Что ты достоин меня.
Марья Моревна обхватила лицо Кощея ладонями и прижалась к нему лбом.
– «Мы с тобой, ты и я, мы сделаем что-то необычное», – прошептала она. – Помнишь, когда ты мне это сказал, как давно это было? Ты знаешь, что мы сейчас делаем? Я скажу тебе, чтобы потом ты не мог говорить, будто я тебя обманула. Я забираю у тебя мою волю, а с ней я забираю и твою. Из уго́льного ушка, спрятанного в яйце, спрятанном в курице, спрятанной в гусе, спрятанном в олене. Когда мы закончим, ты отдашь мне свою волю, а я сохраню ее для тебя в целости. – Она улыбнулась с безмятежно закрытыми глазами. – Я очень хорошо научилась отдавать свою волю возлюбленному. Я стала крупным специалистом, можно сказать. А ты между тем новичок. Меньше даже чем новичок. И как хороший новичок, ты должен проглотить свою гордость.
Марья отпрянула, с блестящими глазами и пением в крови. Затем она повернулась и пошла по лестнице, волоча за собой по черным ступеням подол красного платья. Она закрыла за собой дверь и повернула ключ.
* * *
Спасибо, Иванушка, ты так добр ко мне.
Это все, чего я хочу в жизни, – быть добрым к тебе.
* * *
Глаза Марьи засверкали внезапным интересом, даже восторгом.
– Ну не весело ли это? – сказала она с улыбкой, которая зародилась на одной стороне лица и медленно проделала путь на другую сторону. Это игра, всегда игра. И когда ты наигрался, когда тебе стало скучно, ты просто объявляешь конец и идешь собирать грибы при свете луны.
