Не отрываясь, он рассеянно погладил ее по голове, почесал за
ухом, провел рукой по спине, сделав пальцы вдоль позвоночника грабликами. Юлия
выгнулась от наслаждения, внезапно повернулась, взглянула в его странно
потеплевшее лицо.
— У тебя была собака?
Он вздрогнул, мечтательное выражение из глаз выдуло, как
туман под лопастями вентилятора. Лицо даже посерело, кожа на скулах натянулась.
— Да, — ответил он негромко.
— Такая же рыжая?
Он смолчал, хотел высвободиться, но Юлия уцепилась за его
руки. Он медленно разлепил губы, которые теперь двигались медленно, словно
пришли в движение скалы из красного гранита.
— Извини… я не хотел тебя обидеть.
— Ты меня не обидел, — ответила она быстро. —
Когда моя… моя Зита умерла, я неделю жила на корвалоле. Меня с работы отпустили
на три дня. Пластом лежала. До сих пор не могу смотреть… смотреть на собак!
— А я кусок хлеба не мог проглотить, — шепнул он
невесело. — Она всегда сидела на кухне… Я бросал по ломтику все, что ел.
Она поймает и… смотрит так хитро: я уже съела, бросай еще… Извини.
Юлия сказала торопливым шепотом:
— Это ты извини!.. И спасибо тебе. Это тебе спасибо,
понимаешь?.. — Он наклонился, его твердые губы коснулись ее щеки. Она
слабо усмехнулась: — Услышал бы кто нас. Двое придурков. О чем разговариваем?..
— Нас поймет тот, у кого на руках умирала его собака.
Чью голову держал в руках… и ничего не мог изменить.
Он снова поцеловал ее как ребенка, умолк на полуслове. По
его лицу метнулась тень тревоги. Уши шелохнулись, как у зверя, ноздри
раздулись, словно он, как пес, ловил и понимал запахи.
— Что случилось? — спросила она почему-то шепотом.
— Быстро иди в ванную, — велел он. — И
закройся там.
— Но что…
— Быстро! Черт, где же это я проморгал… Осел, какой
осел! Они уже на балконе.
Голос его был незнакомый, жесткий, совсем не голос
покровительствующего мужчины. Напуганная, она поспешно встала, в квартире тихо,
слышно, как далеко за окном взвизгнула тормозами машина, но рыжеволосый
поднялся, руки растопырены, в глазах уже не тревога, а откровенный страх.
Юркнув в ванную, она прикрыла за собой дверь, замерла,
прислушиваясь. В комнате мертвая тишина. Тихохонько приоткрыла дверь, чтоб на
полглаза, ахнула. Олег спокойно сидел на диване и читал газету!
Она набрала в грудь воздуха для возмущенного вопля, рука уже
напряглась, чтобы дверь распахнуть с треском… и тут на балконе зазвенело
стекло. Удар был сильным, она слышала звон осколков по дубовому паркету. Тут же
грохнуло, послышался тяжелый топот.
Балконная дверь вылетела на середину комнаты. Следом
невероятно быстро ворвались чужие люди. Один влетел в кувырке, она едва успела
понять, что из этого комка костей и тугих мускулов торчит ствол автомата, тут
же простучали частые сухие выстрелы, словно в комнате вдруг застрочили три или
четыре швейные машинки.
Пули со страшной силой ударили в человека. Газета в его
руках осталась странно нетронутой, только его самого трясло, вжимало в спинку
дивана. В дверную щель было видно, как из пробитой груди брызнули… опилки!
Широкие дыры от пуль зияли на спинке дивана, на стене за диваном. Юлия своими
глазами видела, как одна пуля ударила в щеку и сорвала кожу напрочь. Мелькнул
страшный ряд белых зубов, непривычно крупных, их тут же залило кровью, но через
мгновение там было все то же невозмутимое лицо человека, который смотрел в
газету.
Один из бандитов подскочил вплотную, приставил ствол ко лбу
жертвы, явно намереваясь разнести ее вдребезги. Олег в последнем смертном
усилии вскинул руки, словно пытаясь ухватиться за ствол….
И в этот момент прогремели пистолетные выстрелы. Они
следовали один за другим настолько быстро, что почти слились в один. Человек в
маске вздрогнул. Из середины лба выплеснулась тонкая струйка крови. Еще три
бандита роняли автоматы, поворачивались вокруг оси, только последний успел
нажать на спусковой крючок, и короткая очередь вспорола потолок.
Олег вышел из-за второй портьеры. Пистолет он на ходу прятал
в кобуру сзади на поясе. Юлия перевела потрясенный взгляд на диван. Вся спинка
изорвана в клочья, торчат пучки синтетической начинки, но нет ни Олега, ни даже
газеты…
Она видела, как Олег наклонился над одним, всмотрелся, а
затем спокойно наступил ему на горло. В наступившей тишине неприятно хрустнуло,
словно собака перекусила крупную кость.
Глава 5
В ужасе, едва не теряя сознание, она тихонько притворила
дверь, опустилась на край ванны. В черепе стучали молоточки, а к горлу
подкатила тошнота. В плечо уперлось горячее, она прижалась к колену трубы,
страшась грохнуться на пол: если явятся новые бандиты, то услышат, придут и
убьют. А то и вовсе, не потрудившись даже сдвинуться с места, выпустят в
закрытую дверь сотни пуль из этих скорострельных автоматов…
В голове стучало все громче. Ей показалось, что просидела
вечность, никто не приходит, дверь не разлетается от ударов раскаленных
комочков металла. Ее пальцы сами коснулись дверной ручки.
Через щель видно, что балкон зияет выбитой дверью, в комнате
разгром. Четверо мужчин в знакомых по фильмам пятнистых костюмах спецназа, с
черными масками на лицах, превратились в залитые кровью тряпки, лежат без
движения. У одного голова запрокинулась, на месте правой щеки страшно скалятся
зубы. Под левым глазом темный кружок запекшейся крови. Он окружен валиком,
похожим на кратер погасшего вулкана. Она с ужасом поняла, что это место, куда
вошла пуля.
Олег оглянулся, развел руками:
— Что-то им возле нас как медом намазано, верно?
Она прижала руки к груди:
— Что?.. Кто ты?
— Успокойся, — сказал он. — Я не марсианин.
Идет отработка одной сложной операции. Ну, все должно быть как наяву. Это не
кровь, понимаешь?
— А что? Что?
— Краска, — сказал он. — Как в пейнтболе.
— Пей… пейнтболе?
— То же самое, — успокоил он. — Я ж говорю, отработка
одной сложной операции. Но нужно, чтобы все было как в жизни. Ты же знаешь, что
для тренировок строят даже копии городов, куда собираются забросить
диверсантов…
Она о таком расточительстве краем уха слышала — вот куда
уходят налоги, — даже видела в каком-то фильме, судорожно перевела дух:
— Ну, ты и сволочь!.. Не мог предупредить!
— Не мог, — признался он. — Все надо делать
будто взаправду.
Дрожь, что сотрясала ее, вырвалась наружу. Она ощутила, что
слезы брызнули даже из ушей. Она заревела, в груди стало горячо, в глазах
повисла мутная горько-соленая пелена, зато огромные ладони держали ее как
ребенка, одновременно гладили, как ребенка, по голове и, как кошку, по спине,
даже вроде бы почесали за ухом.
