— Уверен? — спросил Олег.
— Да! — прорычал Коваленко. — Сказали люди,
которым я доверю все, а не только жизнь или честь!
Олег несколько мгновений размышлял. Юлия видела как
сдвигаются складки на лбу, но, когда заговорил, сказал совсем не то, что
ожидала:
— Понятно, тебя послал Кропоткин. А за всем за этим
стоит… еще один человек. Узнаю его речь. Велел действовать самому, но ты
сглупил, велел простому ОМОНу арестовать меня. А когда не получилось… тогда уже
послал свою группу в Националь.
Коваленко бешено задергался:
— Ах ты ж мразь! Вот для чего ты так расспрашивал,
лохом прикидывался!
— Не кипятись, — ответил Олег успокаивающе. —
Твоя увлеченная болтовня спасла тебе жизнь. Таких энтузиастов гасить грех.
Наверное, и по бабам не ходишь?
— Сволочь! Нам жизнь не дорога! Уже пришел день,
почистим мир от уродов, спидоносцев и таких ублюдков, как ты!
Олег, не отвечая, посмотрел сквозь занавеску во двор. Юлия
ясно видела в его глазах колебание. Вздохнул:
— Какой из них твой?
Коваленко задохнулся на полуслове, бешеные глаза сжирали
Олега живьем. Выдохнул с ненавистью:
— Черный мерс. Второй от крыльца. Ключи в столе,
сволочь.
— Надеюсь, он с бронированными стеклами, — сказал
Олег задумчиво. — И дверцами. Не люблю, когда вдогонку стреляют.
Он взял ключи, кивнул Юлии, они вышли. Юлия засунула
пистолет в сумочку. Руки дрожали, страшно было при мысли, что пришлось бы
стрелять, но одновременно и разгоралось сожаление, что такой возможности не
было. С пугающим холодком ощутила, что в самом деле очень хочется нажать на
спуск и услышать грохот выстрела.
К ее огромному облегчению, они вышли как люди через дверь,
вызвали лифт и долго опускались до самого низа. Даже ниже: она видела, что он
нажал не на цифру 1, а на значок подвала.
Юлия спросила удивленно:
— А как же машина?
— Какая машина?
— Но ты же взял ключи!
— Ах, ключи…
Он без размаха швырнул их в дальний угол хмурого
коридорчика.
— Что ты делаешь?
— Лапушка, работников ранга Коваленко охраняют так,
что, если бы я не опустил шторы, нас бы уже снял снайпер с крыши напротив! Мы
не успели бы взяться за дверную ручку, как нас бы прошили десятком пуль, а
только потом подошли бы проверить документы.
Запертую дверь подвала открыл без шума, вежливо пропустил
красивую женщину вперед. Юлия с обреченным видом остановилась перед крышкой
люка:
— И что, теперь вся жизнь будет по подземельям? Это у
вас подпрофессия такая? Специализация?
— Последний раз, — заверил Олег, но особой
уверенности в его голосе она не уловила. — Если все получится… то завтра
будем купаться на Багамах, в Майами или в Греции.
— Всю жизнь это если!
Спуск показался не таким жутким, потому что с каждым
мгновением приближались ко дну, как будто не все равно: сорваться с высоты
сорокаэтажного небоскреба на бетонный пол или же с высоты десятиэтажного, но
это она понимала умом, а чувства говорили, что ей становится все безопаснее и
безопаснее.
Внизу пахло гарью, стены были черными от копоти. Юлии показалось,
что подошвы ступают по теплому. Широкий луч фонарика выхватывал широкие пятнна
полу, тут же отпрыгивал к ребристым стенам, и Юли шла через нечто мягкое,
иногда хрустящее, теплое, сердце тревожно дергалось.
Минут через десять Олег отыскал дрезину, запустил, мотор
заработал, он широким жестом пригласил Юлию выбирать лучшее место. Она сразу
воспрянула духом, уселась посредине, чувствуя, как тупо ноет в низу живота, а
все суставы болезненно распухли.
— Спасибо, — сказала она язвительно, —
вежливый ты мой! Вообще-то я не знала, что шпионы такие болтливые. Он же тебе
целую лекцию прочитал! А ты слушал, развесив уши. Это что, все шпионы такие?
Он усмехнулся, молча завел моторчик, оттолкнулся, разгоняя
маломощную дрезину, запрыгнул. Ей показалось, что он весит больше, чем
выглядит, дрезина едва не перевернулась.
— Лапочка, у нас были свои причины.
— Какие?
— Он не был уверен, какую ступеньку я занимаю, потому
рассказал так подробно. Для простого гасильщика, как он выразился… что за дикое
слово!.. это ничего не говорит, а для руководителя высокого ранга — это
тревожный сигнал.
Платформа так и не разогналась, катила медленно и печально.
Под колесами поскрипывало, иногда их подбрасывало, из ниш в стенах падал слабый
свет.
— Значит, — сказала она упавшим голосом, — ты
простой, да?.. А чего ж ты тогда так слушал?
Она втайне надеялась, что он гордо ответит, что потому и
слушал, что не простой, но он, не поворачиваясь, качнул головой:
— Когда человек говорит много, он косвенно выбалтывает
много добавочной информации. Есть специальные приемы, как ее вылавливать. Ты же
видела, уже знаю, кто этим всем командует!
Его фонарик разгонял темноту всего метров на пять, Юлия
всматривалась со страхом, все время ожидая, что вот-вот впереди откроется
пропасть или же внезапно между рельсами окажется гранитный столб, о который они
и…
— Значит, — спросила она, — мы приходили не
зря? Я уж боялась, что ты его жутко зарежешь!.. Кровь на стенах, кишки на полу,
расчлененная голова… нет, отчлененная голова плавает в ванне, глядя
вытаращенными глазами на каждого, кто открывает дверь… А почему ты его не
зарезал?
Олег бросил на нее короткий взгляд. К ее аристократическим
щекам прилила кровь, глаза возбужденно блестели.
— А что, хотелось бы?
— Нет, конечно, но ведь ты шпион, да? С правом
убивать?.. Ну, ты и должен был…
Он покачал головой:
— До чего же ты кровожадная. Правда, по-здоровому.
— Мне показалось, — сказала она брезгливо, —
что он хоть и называл тебя фашистом, но сам — просто фашист!
— Может быть, — согласился он. — Потому и не
стал резать, что не простой служака, а человек с идеями… Чистый.
Тележку тряхнуло с такой силой, что Юлия прикусила язык.
Поморщилась, прошипела злобно:
— Чистый?
— Ну да. По крайней мере, можно сказать одно с пол-ой уверенностью:
в фашисты, нацисты, националисты и прочие радикалы… идут люди в самом деле
заинтересованные в улучшении общества.
— Как ты можешь такое говорить? — ужаснулась она.
— Я говорю о желании, — усмехнулся он. — О
стремлении. О чистоте помыслов. Ясно? А вот про их противников такое сказать
нельзя. Кто-то из них искренен в защите прав и свобод ма-а-аленького человека,
но основная масса этих антифашистов, антинацистов и прочих слуг власти… увы,
основная масса состоит из дрянного человеческого материала. Девяносто процентов
— та дрянь, что предпочитает оказаться на стороне сильного. Победившего! Ну,
как в России, где при той власти в коммунистической партии было семнадцать
миллионов, а потом эти миллионы в один день оказались антикоммунистами,
демократами и всем строем ломанулись в церковь… Зато те, кто остался, и есть
чистые коммунисты.
