— У него глаза коричневые, — возразила
Елена. — Теплые такие, добрые…
— Гм… Я не совсем про те глаза.
Елена смутилась, щеки покраснели. Когда они вернулись, к продавщице
выскочила еще одна. На покупательниц смотрели во все глаза. Вышла заведующая,
дородная дама, одета по высшему классу, очень ласково и по-матерински
осведомилась, что нужно красивым молодым девушкам… девушкам, да еще юным!.. и
не хотят ли посмотреть еще и вот эти изумительные брошки, просто чудо, что
только что доставили им из Швейцарии…
Юлия, чувствуя, что не зря общалась с Олегом, слушала
вполуха, а сама наблюдала, как один толстяк купил невзрачное ожерелье, достал
пластиковый прямоугольник, почти такой же, как у нее, только другого цвета…
Затаив дыхание, Юлия проследила, как и что он с ним проделывал, а когда толстяк
получил наконец свое ожерелье, упакованное в деревянную коробку, она сказала
весело:
— Уговорили!.. Берем по брошке. Только мне не с
рубином, а опять же,с изумрудом.
— О, — сказала заведующая, — под цвет
сережек?
— Нет, — ответила Юлия. — Под цвет его глаз.
Она уже привыкла, что Елена, как щенок, смотрит преданно и
ни в чем не перечит, потому так удивилась, когда услышала ее робкий голосок:
— А может, тогда уж… не рубин, я что-нибудь… ну,
темно-коричневое?
Глава 34
Они устроились на кухне размером с добротную квартиру, Мрак
то и дело вытаскивал из холодильника охлажденное пиво, Олег сидел за столом
усталый и печальный.
— Я напуган, Мрак! Никогда в жизни еще не был так
напуган! У меня были разные противники… Ну, ты знаешь. Но никогда еще не
приходилось сталкиваться с…
Он замялся, подыскивая слово. Мрак следил за ним, не меняя
выражение лица. Это никогда в жизни не был так испуган уже слышал от Олега не
раз, но, похоже, Олег в самом деле испуган до икотки. Хотя Олега, конечно,
может напугать любой заяц, а если ворона каркнет над головой, то обомрет от
страха. Но с другой стороны, он уже научился справляться с обычными
противниками, а в обычных для них числятся даже чудища, короли и маги…
— С кем? — спросил он.
— С Организацией, — выдавил Олег. — Такого
еще не было. Мрак, когда за тобой начинает охотиться Организация… а у нее в
арсенале не только винтовки со снайперскими прицелами, но и приборы ночного
видения, подсматривающие и подслушивающие устройства, когда со спутников могут
увидеть любой твой шаг и даже гримасу… Увидеть и тут же послать по твоему
следу, а то и вообще… Убегаешь от одних, а впереди уже ждут другие! Которые
следят по мониторам, как ты бежишь, карабкаешься, хрипя и задыхаясь, уверенный,
что уже оторвался от преследования…
— А у тебя не глюки? — спросил Мрак. — Ты
всегда был страхополохом.
— Погиб Малышев, — сказал Олег. — Погиб
Утерн, затем был убит Ван Тох… а когда я примчался к Клеменсу, ты о нем слыхал,
он координировал наши действия в Африке, я застал еще теплый труп. А затем за
мной двое суток гнались, стреляли, пробовали захватить…
Мрак внимательно всматривался в исхудавшее лицо волхва. Олег
вздрагивал без причины, ежился, морщился, потирал ладонью бок, думая, что
делает это незаметно. Кожа посерела, даже ярко-зеленые глаза стали темными,
цвета листьев тополя.
— А ты не мог их перебить?
— Шутишь?.. Это не отряд разбойников. Организация!
Сколько я убью, столько же примут в ряды. К тому же узлы Организации раскиданы
по всему свету. Куда бы я ни кинулся, на какой бы берег ни выполз, хрипя и
обламывая ноги, там уже будет ждать группа крепких ребят с пристрелянными
автоматами.
Мрак внимательно взглянул в его измученное лицо:
— А ты все еще не решаешься бить направо и налево? Ну,
я имел в виду, как-то вообще действовать?
Олег отшатнулся:
— Мрак… Как ты может такое говорить? Как ты можешь
вообще произносить такие слова? Действовать — это такая ответственность!.. Как
могу я решать? Как могу решать не только за себя, но и за других? Когда слышу А
судьи кто?, всякий раз мороз по коже и рожа горит — стыдно.
— Вижу, грамотность тебя задолбала… И эта, как ее…
интеллигентность. Ну, то, что среди дураков ею считается. Олег, я не поверю,
что, когда за тобой гнались, ты никому не дал в лоб. Или по ушам. А то и
замочил вовсе в благородной рассеянности. Такой уж ты, мыслитель,
невнимательный.
Олег вздрогнул, зябко повел плечами. Мрак понял, что угадал.
Волхв, с перепугу, мог не рассчитать удар и замочить вместе с комаром и все
население в округе.
— Но я же не могу поступать так! — воскликнул Олег
в муке. — Мы же теперь… Кто, как не мы, новое мышление создавали?.. Нельзя
же, чтобы слезинка невинного ребенка… Надо находить решение, чтобы не пострадали
невинные люди и разные там дети. Мы сами придумали и внедрили это новое
мышление…
— Так не для себя же, — удивился Мрак. — Для
народа!.. Чудак ты, Олег. В облаках паришь, а земли не видишь. Всегда будут
люди, которые с легкостью и без угрызений совести чужие жизни… туды-сюды.
Генерал — солдатские, президент — генеральские, патриарх — всех дураков…
Создатель политических учений, изобретатель религиозных и всяких еще, все будут
кидаться жизнями маленьких людей, не спрашивая их желания. А позволить самим
выбирать себе судьбу… так это же срыть все обсерватории, уничтожить науку, всем
по бутылке водки и — на печь с песней! Народ не хочет ни культуры, ни
прогресса. Ему бы лежать, жрать, хранить свои жизни… Не ты, так другой эту
огромную массу людей будет пользовать как строительный материал для своих идей.
Кто-то пошлет строить египетские пирамиды, кто-то коммунизм, кто-то —
инквизицию, кто-то — открывать Африку, а кто-то загонит в талибы или моджахеды.
Олег слушал с удивлением и неудовольствием. Мрак сбросил
маску крутого и туповатого мужика, которому все по фигу, кроме пчел, да и
пчелы, если подумать, тоже фигня, и теперь рассуждает хоть и слишком просто, но
основательно, с запасом житейской мудрости. Но рассуждает грубо,
неинтеллигентно.
— Грубый ты, Мрак, — ответил он невесело. — В
людей не веришь. Как можно? Человек — это звучит гордо. Уже любой человек, а не
только с такими мускулами, как у тебя. Даже гомосеки теперь люди, а не ублюдки.
Вот до чего нашими стараниями дошла терпимость в обществе!
Мрак отмахнулся:
— Бог свое отношение к гомосекам высказал, когда
замочил Содом и Гоморру. Он в праведном гневе не обратил внимания на десяток
праведников и ребенков с их слезинками! Это, кстати, тебе еще и к тому, что
слезинка невинного ребенка не того… На фиг, сказал Господь Бог… я за такие его
слова счас за него выпью!.. на фиг мне эти невинные слезливые ребенки и
невинные… ха-ха!.. женщины. Мне надо замочить несколько тысяч гомосеков, дабы
зараза не расползалась. И что же? Взял и замочил. Точнее, сжег! Теракт Господа
Бога подействовал: притихли на пару тысяч лет. Сейчас бы этого Бога
растормошить! На планете две трети гомосеков сразу бы нормальными стали.
