Через шесть месяцев после отъезда, зимой 2002 года, Кымсун предложила мне присоединиться к ней. Она нашла мне мелкую работу в булочной, в Вон Чине, городе неподалеку от того, где она сама жила. Мне было 16 лет, я немного боялась впервые оставить маму и броситься в неизвестность, но я должна была сама встать на ноги. Итак, я тоже уехала.
Я узнала тяжелые законы работы в коммерческом предприятии. Я спала не более пяти часов в сутки в маленькой спальне на четвертом этаже, над пекарней. С самого раннего утра я участвовала в приготовлении пирогов. Пекарня открывалась в 8 часов, я работала с 5 часов утра каждый день, со всей командой. Моя основная обязанность заключалась в том, чтобы разбивать яйца и отделять белки от желтков. И присматривать за приготовлением теста. После закрытия надо было чистить цех до позднего вечера. В этом цеху я не видела солнечного света и ослабела от недостатка сна. Несколько раз я падала от усталости у стола, забывала пироги в печи, и они сгорали. Потом я стала ставить будильник на стол, чтобы проснуться до того, как пироги будут готовы, и избежать катастрофы.
Мне было нелегко, тем более что я оказалась далеко от мамы, но я старалась. И я ела много пирогов! Я вдруг поправилась, стала пышкой. Мой вес достиг 53 килограммов! Это для меня рекорд, я ведь когда-то могла умереть от голода! Но мне не нравилось, я не чувствовала себя красивой, мне было неуютно в собственном теле. Мы, кореянки, полагаем, что красивая женщина должна быть стройной.
В пекарне никто не знал, что я нелегальная иммигрантка из Северной Кореи.
Я растворилась среди работников благодаря тому, что тогда уже достаточно хорошо владела китайским языком. Хозяин, возможно, в чем-то сомневался, но не говорил ничего и каждый месяц без задержки платил мне наличными. Он не спрашивал у меня документы. За первый месяц я заработала 300 юаней (около 25 евро). Скромный заработок, но у меня наконец появилась настоящая работа. Я тогда была так горда! Потом, в следующие месяцы, у меня появилось право на повышение в 50 юаней. К концу полугодия мне платили 600 юаней в месяц (примерно 50 евро). Только хозяин каждый месяц вычитал из зарплаты 50 юаней, которые, как он утверждал, хранил для нас и которые он обещал отдать только через год. Он не хотел, чтобы работники, выучившись у него, перешли к конкурентам, как это часто случается в Китае.
Тем временем моя мать жила на ферме в постоянном страхе перед арестом. Она часто ночевала на крыше или в горах из страха перед доносом. Отношения с «приемной семьей» снова ожесточились, пошли ссоры. «Муж» подозревал, что моя мать хочет сбежать и забрать ребенка, по этому все время следил за ней. Когда я приезжала на ферму навестить маму, «отчим» запрещал нам спать в одной с ним комнате. Но моя мать все равно цеплялась за жизнь на ферме, она хотела остаться рядом с маленьким сыном, несмотря на обиды и страх перед арестом.
Постепенно, с течением месяцев, я освоилась в булочной. Но в начале лета 2003 года новая превратность нарушила течение маленькой жизни, которую я пыталась построить. Однажды меня попросили подойти к стойке: мне звонили по телефону. Я сразу встревожилась…
На другом конце провода мама. Она была не на ферме и звонила мне из другой деревни.
— Я не выдержала, я сбежала с фермы. Я не могу больше так жить, — сказала она мне чуть виновато.
Ей пришлось оставить маленького сына. Она не могла больше выносить полицейские облавы: их в последние несколько месяцев становилось все больше. Каждый раз ей приходилось бежать со всех ног в холмы. Она проводила ночи в одиночестве, прячась на крыше, где ее пожирали насекомые! Мама объясняла мне, что ее спина вся покраснела от укусов насекомых. Итак, однажды она сбежала, ничего никому не сказав. Она шла, шла, потом села на автобус. С тех пор она работала на ферме как прислуга и делала всю работу по дому. Она готовила, участвовала в полевых работах. Ей не платили, но в обмен крестьянская семья дала ей крышу над головой; обращались с ней куда лучше, чем в доме китайского «мужа».
Я была удивлена ее звонком и не могла не думать о младшем брате, который остался один, в руках грубого отца. Но я жалела мать и понимала ее решение.
Последствия ее побега не заставили себя ждать. Через несколько дней после маминого телефонного звонка хозяин пекарни пришел за мной в цех.
— К тебе пришли. Отчим тебя ищет, он у прилавка.
Я остолбенела. Пытаясь сохранить хладнокровие, я попросила хозяина сказать тому человеку, что меня сегодня нет в пекарне. Хозяин согласился, не задавая вопросов.
Но через три или четыре дня крестьянин вернулся. Он, конечно, хотел любыми средствами отыскать след моей матери. Я снова скрылась, но поняла, что «отчим» больше не даст мне расслабиться и готов на все, чтобы привести меня к покорности. Я злилась. Наконец, совсем одна, я решилась: я не могла больше здесь оставаться, требовалось сменить место. Не вдаваясь в подробности, я сообщила о своем уходе хозяину. Я работала в пекарне меньше года, так что не имела права получить удержанные в счет моего обучения 50 юаней за каждый месяц. Что делать, выбора у меня нет. К счастью, хозяин разрешил мне ночевать в пекарне, пока я не найду другого решения.
Время действовать наступило, поскольку фермер незамедлительно принялся за старое. В конце сентября я получила безумный звонок от сестры Кымсун. Она мне объяснила, что «отчим» насильно держал ее в заложниках, пока она не сбежала ночью. 21 сентября, в день рождения мамы, Кымсун бросилась волку в пасть, сама того не зная. Она все еще работала официанткой в Енгиле, но из-за отсутствия телефона не знала о бегстве нашей матери. Кымсун решила сделать маме сюрприз и приехать отмечать ее день рождения на ферму. Когда Кымсун приехала, тот человек немедленно увидел возможность ее шантажировать или найти след моей матери и незаконно лишил сестру свободы. Она должна была ждать ночи, чтобы убежать.
Моя сестра была шокирована, она больше не хотела возвращаться на работу в Енгиль. Цель была как можно быстрее удалиться от проклятого крестьянина, покинуть эту местность и приграничный район, кишащий полицией, разыскивающей беглецов из Северной Кореи.
— Поедем в Далянь, это большой город, у нас будет больше возможностей найти работу и меньше риска ареста, — уверяла Кымсун.
Я возобновила контакт с мамой, и мы убедили ее отправиться вместе с нами на юг, в Далянь. Это крупнейший мегаполис поблизости, нас там ждут перемены вселенского масштаба. Я надеюсь, что к лучшему.
В конце сентября, наконец, мы все трое встретились в Енгиле и сели на автобус в Далянь, где живет шесть миллионов человек. Мы никого там не знаем.
Приехав, мы два дня провели в маленькой и убогой гостинице у вокзала. Потом мы нашли центр приема безработных, где нас приютили и вскоре поставили на учет для поиска работы.
За четыре месяца я сменила несколько мелких работ: раздача листовок, ведение хозяйства, кухня. Кымсун получила работу официантки в корейском ресторане. Маму наняла пожилая пара, лежачие больные. Старый господин прикован к постели, о нем постоянно надо было заботиться, мыть его и помогать справлять нужду. Но это постоянная работа на полный рабочий день. Все это позволило нам сделать кое-какие сбережения. В начале 2004 года я заработала три тысячи юаней (примерно 250 евро). Мы чувствовали, что у нас хорошая работа, появилась некоторая уверенность. Мы могли снова начать думать о будущем.
