— Почему же офицеры не сделали это укрепление попрочнее? — спросил я.
— Ну, — сказал он, — меня это тоже заинтересовало, но полковник заявил, что оно не предназначено ни для того, чтобы держать осаду, ни для того, чтобы отразить артиллерию, а лишь как заслон от кавалерии янки, и что 4-й Огайский рыскает повсюду, и никто не знает, когда он здесь появится. Но пусть они только сунутся, мы готовы к встрече с ними.
Он был настолько откровенен, что даже нарисовал все эти укрепления на полу. Потом в комнату вошел капитан, который, я полагаю, был родственником Бибба. Он был очень любознателен и хотел узнать обо мне абсолютно все, добавив, что он надеется, что я не обижусь на него, поскольку эти «времена сейчас такие».
— Никоим образом, сэр, — таков был мой ответ, — ведь честному человеку нечего бояться, не так ли?
— Я не ошибаюсь, это мундир янки? — спросил он.
— Да.
— И почему вы его носите? — продолжал он.
— Потому, — отвечал я, — что там, где я был, другой носить было бы небезопасно.
— Где это? — полюбопытствовал он.
— У Шелбивилля.
— Как же вы попали сюда? И почему вы не своей командой? — был его следующий вопрос.
— При отступлении от Нэшвилла, я остался в одном доме, — спокойно сказал я, — Я не мог идти со всеми.
— Чей это был дом? — продолжал он.
— Человека по имени Батлер.
— Где же ваша лошадь? — полюбопытствовал он.
— Отдал товарищу, — сказал я, — потому что я боялся, что больше никогда не смогу ездить верхом.
— А куда сейчас идете?
— В свой полк.
— Какой полк?
— Рейнджеры Уортона.
— Как зовут вашего капитана? — поинтересовался он.
— Капитан Кук, — ответил я.
— А где вы жили в Техасе?
— В Вако, на Бразос-Ривер.
— Вот как! Я бывал там, а вы знаете доктора Тинсли?
— Да, сэр, — сказал я. — Он председатель комитета по бдительности графства Мак — Леннан.
Затем он задал мне кучу вопросов о графстве и его жителях и, наконец, полностью убедился в том, что со мной все в порядке, и что я хороший солдат. Затем он ушел, а спустя несколько минут за ним последовали закончившие свои дела капрал и сержант. Бибб сказал мне, что обед уже ждет нас, и ему все время казалось, что эти люди никогда не уйдут.
— И, тем не менее, — сказал он, — я бы никогда не пригласил их за стол, даже если бы они пробыли тут до утра.
Не сомневайтесь, читатель, я воздал должное этой сытной и обильной трапезе, ведь я не ел с тех пор, как покинул Фейетвилль в воскресенье утром, а сейчас был понедельник. После обеда я отправился в Декейтер, все еще следуя вдоль железной дороги. От встречавшихся по дороге домов — чтобы не быть замеченным — я держался как можно дальше, а когда появлялся поезд, я останавливался и ждал до тех пор, пока он не проедет, чтобы у его пассажиров не было никакой возможности ни остановить поезд, ни выстрелить в меня, ни сделать что-либо еще иное. Недалеко от первого железнодорожного моста, у болот возле станции И., я нашел лагерь 2-го Теннессийского. Я спокойно вошел в него и спросил полковника Янга, но мне сказали, что он сейчас за рекой, у Декейтера.
— Вы хотите его увидеть, сэр? — спросил майор.
— Да, сэр, — ответил я, — но я могу прийти снова, когда, как вы думаете, он вернется?
— Сегодня вечером, около десяти часов, — ответил майор.
— Тогда я зайду завтра утром, — сказал я, и уже собрался уходить.
В этот момент майор вдруг страшно разволновался, видимо, усомнившись во мне, но я сказал ему, что я собираюсь вернуться в свой, расквартированный в Коринфе, полк. Эти слова успокоили его, и он вошел в свою палатку, но внезапно, какой-то солдат крикнул мне:
— Эй, ты, почему ты в форме янки?
— Потому что я всегда люблю носить лучшее, что я могу достать, — ответил я и пошел дальше.
Остановить меня никто не пытался, но некоторые задавали мне вопросы. Уже на выходе из лагеря, кто-то окликнул меня и пожелал узнать, куда я иду. Я сказал ему на стоявший вдалеке дом и сказал, что я намерен переночевать там.
— Тебе лучше остаться с нами, — сказал он. — С нами тебе будет куда веселей.
— Нет, спасибо, — ответил я. — В последнее время я плохо себя чувствую, и когда есть возможность, всегда предпочитаю спать в доме.
— Что ж, тут вы, конечно, правы, сэр, — ответил он. — Если б мог, и сам поступил точно так же.
Я сказал хозяйке этого дома, что я заболел, и хотел бы немного полежать, и она позволила мне прилечь на стоявшую у очага кровать, я поспал немного, но когда в комнату вошли двое, сразу проснулся. Абсолютно не шевелясь, я незаметно рассматривал их, так как они еще меня не видели — будучи полностью накрытым одеялом, я притворялся, что крепко сплю. Они спрашивали обо мне и говорили, что они хотят побеседовать со мной. Женщина им указала на меня и ответила им, что я и есть тот солдат, который только что остановился у нее, и спросила, тот ли я человек, которого они ищут.
Они сказали, что, думают, что да, а потом спросили у нее: «Как я представился?», и она в общих чертах пересказала им ту историю, которую я поведал ей ранее. Один из них хотел немедленно разбудить меня, но другой сказал, что, пока они согреются, мне можно позволить немного поспать. Первый же, однако, не смог удержаться — он подошел, грубо потряс меня и сказал:
— Вставай, солдат, мы хотим поговорить с тобой.
В конце концов, я проснулся, и, не пытаясь встать, весьма недовольным от их вторжения тоном, спросил их, чего им надо. Они начали расспрашивать меня о том, кто я, куда направляюсь, из какого я полка, и так далее, на все эти вопросы я ответил быстро и осторожно. Немного помолчав, один подмигнул другому, а тот кивнул в ответ. Затем обращаясь ко мне, он сказал:
— Что ж, приятель, мы хотим, чтобы ты вместе с нами пошел в лагерь.
— Я уже был в вашем лагере, — сказал я, — и пришел сюда, чтобы переночевать здесь.
— И все-таки, — сказал он, — мы хотим, чтобы ты пошел с нами.
— Сегодня я туда не собираюсь, — ответил я.
— Нет, — продолжал он, — я думаю, тебе все же придется пойти.
Револьверов в их руках не было, и, не дав им времени на то, чтобы взять их, я — под одеялом — схватил свои, а затем, готовый стрелять, спрыгнул с кровати.
— А сейчас, — сказал я, — вон из этого дома и побыстрее, или я застрелю вас.
Они сразу же начали извиняться за свое поведение, но я прервал их:
— Я думал, вы джентльмены, — гневно сказал я, — а вы так своей возмутительной наглостью оскорбили меня, и поэтому я хочу, чтобы вы ушли. Я никому не позволяю вмешиваться в свои дела.
