Долгое время я их не видел, и уже собрался вернуть своего товарища, но тут они снова появились — одна с правой стороны окна, другая — с левой. Вскоре та, что слева, бесшумно двинулся вправо, а другая заняла ее место — оба этих человека внимательно всматривались в темную комнату. Я-то прекрасно их видел, но вот они меня нет. Наконец, второй начал поднимать большой и тяжелый револьвер, и пока он делал это, я тихо взобрался на кровать, и, поскольку я не раздевался, я вытащил свой револьвер и бесшумно поднял его, удерживая палец на спусковом крючке, и в то время как человек с револьвером пристально вглядывался в комнату, я, тщательно прицелившись, выстрелил прямо ему в лицо.
Потом — падение, глухой стон, прерывистое дыхание, торопливый шепот, а после него — удаляющиеся шаги и сдавленное сопение — словно кто-то несет что-то очень тяжелое. В первую секунду я хотел выскочить, выстрелить в уходящих, а потом разбудить двоих своих товарищей, но немного поразмыслив, я пришел к выводу, что лучше остаться там, где я сейчас нахожусь, поскольку они, возможно, следят за выходом и ждут моего появления. Затем я подождал, пока все стихнет, после чего шепотом предложил своему товарищу вернуться в постель. Он так и поступил, и мы оба прекрасно спали — до самого утра.
Я до сих пор не знаю понять причин этого таинственного вторжения. Может быть, эти люди и не были нашими врагами, возможно, я неправильно понял их намерения, но во всех случаях, когда чья-то ошибка может закончиться стрельбой, я хочу быть с тем, кто совершает такую ошибку.
В Хантсвилл я вернулся вполне благополучно, без всяких приключений, но изрядно уставшим. Сказано было когда-то — «Нет покоя нечестивым»
[24] — так вот это точно про меня. Я сразу же отправился для доклада в штаб. Несмотря на ночь, генерал, как обычно, бодрствовал и занимался делами. Резко повернувшись ко мне, он спросил меня, не выдохся ли я окончательно. Я же ответил ему, что я очень устал, но готов к любому заданию — готов идти куда угодно и сделать все, что он прикажет — такова моя служба и мой долг.
Глава XX
Рекогносцировка Бриджпорта. — Я попадаю в плен. — Как ко мне относились. — Жестокость мятежников
Я закончил свой доклад, и генерал спросил меня:
— Сколько мятежников в Бриджпорте?
Я сказал ему, что не знаю, но поеду и посмотрю, сколько.
— Именно этого я и хочу от вас, — заметил он. — Идите и узнайте, кстати, вам нужны деньги или маскировка?
— Нет, сэр, я пойду в своей форме.
— Далее, — продолжал он, — я хочу, чтобы вы использовали все свое усердие и как можно скорее сообщили мне эту информацию, в Беллефонте вы найдете наши войска, а потом на протяжении 17-ти или 18-ти миль вы будете вести разведку в полном одиночестве. Выполните сейчас это задание, и после возвращения вас ожидает длительный отдых.
Я снова сел на своего дикого коня и сразу же пустился в путь. Остававшегося до рассвета времени мне хватило, чтобы добраться до находившегося в 12-ти милях отсюда Мейсвилла, — там я остановился, чтобы позавтракать. Там меня догнал лейтенант Крисс из 4-го Огайского кавалерийского, со своим отрядом из 30-ти человек — он направлялся в Беллефонте, что находится примерно в девяноста милях от Хантсвилля. Никаких приключений во время этого марша у нас не было, но прибыв на место, мы с удивлением обнаружили, что наших войск там нет. Лейтенант Крисс сказал, что он должен вернуться, поскольку он и так зашел дальше, чем того требовал его приказ, после чего он немедленно выступил обратно в Хантсвилл. Я сошел с коня — теперь надобности в ней не было, так что под присмотром одного из его людей я отправил ее в лагерь. Теперь я остался совершенно один — почти в ста милях от расположений наших войск — а небольшой отряд, который до этого места составил мне компанию, вскоре быстро пропал вдалеке.
Я зашел в одну лавку — посмотреть, что в ней продается и узнать новости. Комната в буквальном смысле слова набита людьми — одни в гражданском, но, большинство из них, безусловно, являлись облаченными в свои нелепые мундиры солдатами Конфедерации. Я внимательно осмотрел всю эту толпу, пытаясь понять, есть ли у кого-нибудь из них оружие, но ничего не нашел. У меня не было никакой возможности ни поговорить с этими людьми, ни вообще понять, кто они такие. Я увидел хозяина отеля и «насел» на него, требуя обеда, но он отказал мне, заявив, что обеденное время уже прошло. Я ответил ему, что мне необходимо немедленно чего-нибудь поесть, но он продолжал отнекиваться, а затем проворчал: «Что я, повар для янки, что ли?» Тем не менее, когда я вытащил свой револьвер и приказал ему немедленно покинуть свою лавку и принести мне мой обед, или, в противном случае, стать обычным покойником — я уже даже взвел курок — он пулей выскочил наружу.
Затем я поинтересовался, как такое огромное количество людей смогло собраться в одном месте за такое короткое время после того, как янки ушли отсюда, но ответа на свой вопрос не получил ни от одного из присутствовавших. Я знал — судя по их виду, что все они были находившимися в своих отпусках мятежниками и профессиональными бушвакерами, и что они только что, как только наши люди ушли, спустились с гор, чтобы понять, что это значит. Что произошло с их оружием, или почему все они были без него, оставалось для меня загадкой. От страха, увидев наш отряд, они сразу же сбежались в эту небольшую лавку, и ничто не мешало взять их в плен всех и сразу, и их спасло только то, что у лейтенанта Крисса перед отъездом не было времени осмотреть город.
Вскоре вернулся хозяин таверны — он пригласил меня на обед — на вкус неплохой, но не слишком горячий. Вряд ли кто-нибудь насладился полученной при таких обстоятельствах едой — из рук нелюбезного хозяина и неизвестно кем приготовленный — но я никогда не боялся отравиться и ел с удовольствием. Пока я вот так обедал, издалека донесся звук паровозного свистка и спустя минуту, в город прибыл поезд.
Услышав этот свисток, все находившиеся в лавке люди сразу же отправились в горы, и я был счастлив так внезапно освободиться от столь недоброжелательной публики. Поезд был загружен солдатами — ими командовали подполковник 33-го Огайского пехотного и майор Дрисбах — из 4-го Огайского кавалерийского.
Майору не понравилось то, что мне предстояло идти пешком, и поэтому, последовав его совету, я принял выделенную им для меня лошадь. Я сделал это вопреки собственному решению, ведь я прекрасно знал, что не смогу проскакать два дня и при этом остаться незамеченным. До самого Стивенсона меня сопровождал выделенный майором отряд под командованием капитана Крейна, и в течение всего пути туда мы постоянно шли по затопленной местности. Очень опасно идти по болотам, ведь ты не знаешь, когда ты выйдешь на твердую землю, и через быстрые реки — с настолько стремительным течением, что в любой момент тебя может просто унести. Но все же, после тяжких трудов и нескольких погружений, мы оказались в Стивенсоне — небольшом городке в Камберлендских горах, где «Memphis and Charleston Railroad» пересекает железную колею между Нэшвиллом и Чаттанугой — здесь мы остановились в «Alabama House» — очень неплохом отеле. С врагом можно было столкнуться только у Бриджпорта, находившегося в 10-ти милях отсюда, а поскольку моей задачей являлось проникнуть в этот город и определить, насколько силен защищавший его гарнизон, капитан Крейн на три мили отошел от Стивенсона и стал лагерем, намереваясь в нем дождаться моего возвращения. Радуясь наступлению темноты, я отправился в путь по главной дороге — мятежники были крайне беспечны и не ожидали появления врага. Подъехав к их лагерю, я остановил какого-то обалдуя, мозгов которого не хватало даже на то, чтобы понять, чем один солдат отличается от другого, и в подробностях выведал у него все о часовых, да и вообще обо всем том, что находилось вне лагеря, о чем он не мог не знать, поскольку он только что покинул его и в данный момент ехал домой. Он также указал мне довольно точное число мятежников — как в этом месте, так и в ближайших окрестностях, а кроме того, рассказал о железнодорожном мосте Уидовс-Крик, который противник совсем недавно отремонтировал, а точнее сказать, восстановил с нуля, поскольку при первом же испытании и вагоны, и паровоз просто рухнули в реку.
