Пожелав этому балбесу всего хорошего, я пошел дальше по упомянутой им дороге, и, пройдя около 4-х миль, я въехал в лагерь мятежников. Очень осторожно и тихо я двигался то в одну, то в другую сторону, и в окутавшей все вокруг темноте ни один «джонни» не остановил меня. Даже если кто и видел меня, он наверняка подумал, что я выполняю некий приказ.
Воспользовавшись, таким образом, хорошей возможностью оценить количество окружавших меня солдат, я пришел к выводу, что на северном берегу реки находилось около 5-ти тысяч человек, что совпадало с утверждением недавно посетившего нас негра, который также насчитал на ее южном берегу около 3-х тысяч. У моста стояли две пушки, но других я не видел. Бриджпорт был, как я выяснил — «процветающей деревней» — состоящей из одного дома — красивого и состоявшего из двух комнат.
Вполне удовлетворенный результатами своей разведки, я вернулся в лагерь капитана Крейна, буквально перед самым восходом солнца и нашел его абсолютно готовым снова двигаться к Беллефонту. Я отдал ему составленный мной для генерала рапорт и сказал ему, что останусь в горах и подожду подхода наших войск.
Затем, вместе со своей лошадью я пошел в сторону гор, а затем продолжил свой путь по Бриджпортской дороге. У Уидовс-Крик я опять спустился в долину, обошел стоявший на железнодорожном мосту пикет, и несколько ниже по течению, воспользовался бродом, решив попробовать вернуться в свой лагерь при свете дня. Я прошел лишь около ста ярдов, когда путь мой преградил состоящий из сержанта и восьми человек пикет. Только я повернул своего коня, как они сразу вскинули ружья, и я понял, что нужно что-то предпринять, и как можно быстрее, в противном случае со мной будет покончено, а посему, очень тихо развернувшись, я медленно и спокойно направился к ним, и, оказавшись в 35-ти ярдах от поста, я быстро поднял винтовку, прицелился прямо в грудь сержанта и выстрелил, а затем, резко свернув в сторону, что есть духу помчался прочь. Я видел, как сержант покачнулся, но не более. И тогда они дали залп — но настолько неудачный, что я даже свиста пуль не услышал. Они снова выстрелили в меня, но я, прижавшись к шее своего животного, избежал их пуль — они так высоко пронеслись над моей головой, что я даже царапины не получил. У них были двуствольные дробовики, и в каждом стволе сидела пуля и еще три крупные дробины, но об этом я узнал несколько позже.
Я должен был пройти по прямой тропе — длиной около 800 ярдов — и когда она пошла под уклон, совсем рядом со мной пролетело несколько пуль, из чего я сделал вывод, что кроме пикетчиков есть и другие мятежники, хотя я их и не видел. Тропа закончилась, я развернул коня в сторону гор и за все это время впервые оглянулся. И тогда я увидел кавалерийский отряд — он только что появился на том конце тропы.
Взобравшись на гору лишь на половину ее высоты, мне пришлось спешиться, так как мой конь очень устал. Стоя у родника, я отчетливо слышал снизу голоса мятежников, они громко спрашивали у старого мельника, мимо которого недавно прошел, какую дорожку выбрал этот ненормальный. Я сразу же продолжил подъем и взошел на вершину, а потом пошел по той тропе, которая должна была снова привести меня в Бриджпорт — так вот я хотел обмануть своих преследователей, которые, понятное дело, решили, что я направляюсь в Беллефонту — ведь именно так я должен был поступить, раз у меня была такая превосходная верховая лошадь. Тем не менее, в силу своих знаний, я выбрал лес.
Большая часть вражеского отряда не заметила меня у родника, но некоторые взяли правее, и мы — двигаясь то вверх, то вниз — преодолели пять высоких гор и множество долин, и до самых сумерек то туда, то обратно, носились по самым уединенным тропкам. Я был уверен, что мне удалось уйти от них, но, спустившись в Литтл-Кун-Вэлли, я обнаружил, что все дороги перекрыты, а местные жители начеку, я узнал, что по всей округе, в поисках меня, рыщут сразу несколько кавалерийских отрядов.
Некоторые из местных были доброжелательны ко мне, другие избегали, а один из них — всего лишь один — находясь, по крайней мере, в трехстах ярдах — стрелял в меня — как только его палец лег на спусковой крючок, он так резко вскочил, словно увидел самого дьявола. После наступления темноты я подумал, что теперь я могу отдохнуть и чего-нибудь поесть, потому что я очень устал и проголодался, и я, естественно, остановился в доме человека по имени Терри. Довольно зажиточный, но, как и многие другие жившие в этих местах, не очень богат на провизию, но все-таки, его дочь угостила меня кукурузным хлебом, молоком и жареным беконом, и после того, как я съел все, чего мне хотелось, выяснилось, что я так измотался, что почти совсем не мог двигаться. Отдых мне был крайне необходим, и я разлегся перед очагом, положив свои ноги как можно ближе к огню так, чтобы его тепло совершенно излечило их.
Я полагаю, прошло около получаса, а потом вошли двое, судя по их виду, местных жителей. Согласно приказу, мы должны были относиться к ним по-доброму и не трогать их, если они не проявляют враждебности, и я, конечно, вежливо приветствовал их. Они сказали Терри, что очень утомились и хотели бы немного отдохнуть, но едва они успели сесть, как в двери постучали, и на пороге появился солдат — в полном обмундировании. В одно мгновение я вскочил и, одним прыжком преодолев разделявшее нас расстояние, навел на него свой револьвер. Мы были всего в 2-х футах друг от друга, и дуло моего оружия касалось его груди. Я приказал ему убрать ружье, и, видя, что у него совсем немного времени, он начал опускать его — так, что его дуло уже почти касалось пола. На это действие ушло меньше времени, чем на рассказ о нем, но пока он выполнял мой приказ, те двое, с револьверами в руках бросились на меня, приставили их дула с обеих сторон к моей голове и приказали мне сдаться, схватили державшую револьвер мою руку и с силой рванули ее назад над моей головой. Спасенный солдат поднял свою двустволку и, уперев ее дуло мне в грудь, тоже приказал мне сдаться, и хотя дальнейшее сопротивление было бесполезно, я не мог даже слова сказать. Я потерпел полное поражение — таков был результат моей безрассудности и беспечности. Я вполне мог бы обойтись без еды, возможно, бросить своего, ставшего мне обузой загнанного коня, я мог бы скрываться в горах до тех пор, пока наша армия не вошла бы в Бриджпорт, ведь я хорошо знал, что так и случилось бы через несколько дней. Конечно, я многое бы мог сделать и не попасть в такое трудное положение, но было уже слишком поздно — я попал в плен.
Меня вывели на двор, и только сейчас я понял, что дом был окружен. В двухстах ярдах от этого дома стоял капитан этой банды, и мы пошли к нему. Он приказал связать меня, а затем я узнал, что меня схватили люди батальона Стернса, принадлежавшего Теннессийскому кавалерийскому.
Некоторое — но весьма слабое представление о том, что я видел и как страдал до того момента, когда меня обменяли, читатель может получить прочитав мой рапорт, адресованный мною генералу Роузкрансу и отправленный мною в мой полк сразу же после того, как меня обменяли. Я выписал его из «Анналов Камберлендской армии».
