«Мерфрисборо, 22-е марта 1863 года.
24-го апреля 1862 года я был взят в плен возле города Бриджпорт, штат Теннесси, кавалерийским батальоном мятежников полковника Стернса. В то время я находился в разведывательном рейде и внезапно столкнулся с вражеским пикетом — он состоял из 9-ти человек. Я стрелял первым и убил сержанта (так мне сказал капитан По — командир пикета). Затем за мной погнались пятеро кавалеристов. Проехав несколько миль, я был вынужден остановиться в одном доме, чтобы чего-нибудь поесть, дом окружила одна из преследовавших меня рот, а потом я попал в плен. Меня привязали к лошади и отвезли в горы — в то место, где находился батальон — я прибыл туда примерно к девяти часам вечера. По прибытии, меня сразу же окружило около двухсот человек, некоторые из них кричали: „Повесить его! Пристрелить его! Застрелить этого проклятого янки!“, кое-кто из них навел на меня заряженное оружие. Капитан Хейнс сказал им, что я его пленник и нахожусь под его защитой. Он выделил для моей охраны 24 человека, у каждого угла моего одеяла стояло по два солдата. Укладываясь спать, капитан лег с одной стороны, его первый лейтенант — с другой, и таким образом я был спасен от самосуда.
На следующий день меня отправили в Бриджпорт. Довольно неплохо я провел там время, но потом меня отвезли в Чаттанугу и поместили тюрьму — это здание имело 2 этажа. Камера на втором этаже, в которую меня отвели, составляла около 12-ти квадратных футов площади. Здесь сидели 19 теннессийцев, негр и я. А в подземной камере — площадью лишь около 10-ти квадратных футов, — сидел 21 человек — солдаты из 2-го, 21-го и 33-го Огайских пехотных — их обвиняли в шпионаже. Ими руководил капитан Эндрюс, приговоренный недавно состоявшимся в Чаттануге военным судом к смертной казни. Ожидалось, что находившийся в Ричмонде Военный Министр одобрит решение трибунала касательно казни капитана, и нас сказали, что если так случится, то всех остальных непременно повесят. Затем мятежники сообщили мне, что Эндрюс и еще 8 человек были повешены в Атланте, штат Джорджия. Впоследствии местные жители говорили, что повесили Эндрюса и семнадцатерых других пленников. Я побывал как-то раз в этой камере и видел этих людей — в кандалах и попарно скованных обмотанными вокруг их шей цепями — их концы заканчивались навесным замком — он весил около 2-х фунтов. Эти навесные замки были больше человеческой ладони. Кормили нас дважды в день — вполне сносным хлебом, протухшей говядиной и сделанным из семян тростника кофе. Выгребной ямы не было, и все, что требовалось выбросить, находилось в стоявшем в нашей камере, из которой нас вообще не выпускали — ни днем, ни ночью — ведре, а опустошали его только два раза в день, и, конечно, вонь стояла невыносимая. Нам запретили стирку одежды, да и вообще мыться. Тюрьма кишела паразитами и ни разу не убиралась.
Из Чаттануги меня перевезли в Ноксвилль, в другую тюрьму и заперли в железной клетке. Здесь — тюремщик по имени Фокс — сказал мне, что в Ноксвилле меня будут военным судом — как шпиона — и что, если мне будет вынесен приговор, меня обязательно повесят. Тем не менее, заседание суда по моему делу здесь — как и в Чаттануге — не состоялось. Из Ноксвилля меня отправили в Мобил, где со мной разбирался другой военный трибунал. По истечении 8-ми дней, меня отправили в Таскалусу, штат Алабама. Из этого города вместе с другими 8-мью заключенными меня повезли в Монтгомери, штат Алабама. В первый же день я заболел пневмонией и брюшным тифом, но хирурги мятежников отказали мне в медицинской помощи и даже кровати, и я 12 дней пролежал на деревянной палубе, и питался только кукурузным хлебом и говядиной — о последней мятежники говорили, что они получили ее пять лет назад. В Таскалусе они застрелили одного федерального солдата за то, что он выглянул из окна, а другому — за то же преступление — разбили лицо. В Монтгомери они отказались поместить меня в больницу, хотя я был в совершенно беспомощном состоянии. Здесь они убили федерального лейтенанта, и это случилось так: лейтенанту разрешили под конвоем охранника выходить за молоком, и стоя у окна, он ждал, когда женщина подаст ему молоко, но охранник скомандовал: „Пошли“. „Подождите, я только вот возьму молоко“, — ответил лейтенант. Охранник ничего не сказал, а просто выстрелил в него и убил наповал.
Из Монтгомери меня отвезли в Мейкон, штат Джорджия, в компании двенадцати других заключенных. Здесь нам на семь дней выдали семь фунтов кукурузной муки и два с половиной фунта испорченного бекона. Нами занимались два хирурга, но лекарств практически не было. Нашим людям здесь было очень плохо — их строго наказывали за малейшие проступки. Одного человека по имени Кора, три дня держали привязанным к дереву за запястья на дереве, таким образом, чтобы пальцы его ног лишь чуточку касались земли — за то, что он участвовал в убийстве забредшего в лагерь годовалого теленка. Один флоридец и два кентуккийца — политические узники — сидели в мейконской тюрьме на четверти пайка целых 22 дня. Единственным их преступлением было то, что они пытались сбежать из этой тюрьмы. За любое нарушение наших людей привязывали и к земле. Сперва их укладывали, потом растягивали руки и ноги и затем пришпиливали их к земле деревянными рогатками, в конечном счете, такую же рогатку устанавливали и на шее. О всех свалившихся на нас страданиях, рассказать невозможно, но о некоторых из них я все же попытался вам поведать. В общем, я могу подытожить так — мы жили в отвратительных бараках, но многие из нас — без всякой крыши над головой. Те, что умерли, лежали непогребенными по несколько дней подряд — а некоторых вообще не похоронили — насколько нам было известно. Во врачебном уходе нам отказали. Нашим священникам запрещали проповедовать и молиться вместе с нами (по приказу майора Райлендера). Солдат и офицеров расстреливали — просто так, без всяких причин. Именно так в Мейконе, штат Джорджия, погиб один потерявший рассудок солдат. Мы были вынуждены хоронить наших мертвых на берегах рек, где их тела подвергались размыванию. На пароходе, когда нас везли в Монтгомери, штат Алабама, нас били палками. Нас кормили тухлятиной, да и вообще, очень часто — когда на два, а когда и на три дня подряд совсем лишали всего, чем можно питаться. Наше освобождение по обмену постоянно откладывалось, мы были заключены в окруженных болотами лагерях, а мятежники постоянно запугивали нас смертью. Всего перечислить я не могу, но о самых невыносимых наших лишениях, я упомянул.
ДЖЕЙМС ПАЙК, рота „А“, 4-й О.В.К».
Держа свой путь через горы, мы подошли к узкой полке — с глубокой пропастью по правую руку от нас и отвесной скалой по левую — и по этой тропе я пошел под зоркими взглядами пяти конвоиров — двоих, что шли впереди, и троих за своей спиной. В некоторых местах она была настолько узкой, что пройти по ней было очень непросто — а в одном месте наш путь преградил огромный камень — он практически заблокировал дорогу. Между скалой и камнем не протиснуться, а с его внешней стороны тропинка находилась так близко к краю огромной пропасти, что по ней даже пешком идти было очень опасно.
