Посмотрев на Сергея и переведя взгляд на незнакомца, она криво усмехнулась и наставительным тоном произнесла:
– Хоть бы поздоровались с дамой. Или этого уже и не нужно делать?
Сергей не успел сказать и слова, как Палыч метнулся к оброненной скалке, а затем, с нею, бросился к Олимпиаде Петровне.
– Нет, Палыч! Нет!
Однако было поздно. Последовал страшный удар, вследствие чего ноги Олимпиады Петровны оторвались от пола и она, пролетев по воздуху до самого посудного шкафа, врезалась в него головой.
При этом обрушилась полка с карельским сервизом, и его осколки посыпались через распахнувшуюся дверцу.
– О-о-ой! – заголосила Олимпиада Петровна. – Убива-а-ают! Карау-у-ул!
– Он не хотел! – попытался прояснить ситуацию Тютюнин, нагибаясь нда поверженной тещей. – Он поздороваться намеревался!
– О-о-ой! – дотронувшись до уха, снова застонала Олимпиада. – Меня муж никогда не бил и собаки всегда боялись! А вы меня скалкой. Бандиты! Душегубцы!
Из другой комнаты прибежала на шум со стаканом молока Люба. Она еще не вполне оправилась от собственного потрясения, а потому, взглянув на проломленный шкаф, спросила:
– Что случилось, мама?
– Что случилось, что случилось… Я этого такие оставлю… – Олимпиада Петровна, размазывая слезы, поднялась на ноги и, пошатываясь, вышла в прихожую, откуда вернулась со своей собственной скалкой. – За все ответишь, лось, – сказала она Палычу. – Я мастер скалкинга, и тебе не уйти…
Понимая, что сейчас его гостя начнут натурально убивать и неизвестно, чем все это закончится, Тютюнин попытался заступиться за Палыча:
– Олимпиада Петровна, он не хотел вас обидеть, поверьте. Просто его Люба сильно побила, и он подумал, что у нас так здороваются. Он не местный!
– Поздно. Мое ухо опухло и требует отмщения. – Отодвинув Серегу в сторону, Олимпиада Петровна двинулась на Палыча и, резко выдохнув, перебросила скалку из правой руки в левую. – Твоя смерть будет ужасной, чужеземец…
– Моя боится! – воскликнул Палыч, начавший от страха терять четкие очертания. – Моя насчет колбаски!
– Олимпиада Петровна, не трогайте его, а то я милицию вызову! – пригрозил Тютюнин.
В этот момент снова хлопнула незапертая дверь, и из прихожей вывалился огромный милиционер.
– Опа-на! Всем-стоять-по-местам-не-кашлять! – закричал он, наводя большой черный пистолет на всех по очереди. – Моя милиция меня бережет! Финки, стволы, заточки и опилки на землю! Отставить «на землю»! На пол!
– Накаркал… – бросила теща Тютюнину и нехотя выпустила из рук скалку.
– Ага! Граната! – сказал милиционер. – Отставить «граната». Деревянная заточка.
Не обнаружив в руках присутствующих больше никакого оружия, милиционер опустил свой пистолет и, выйдя не середину комнаты, объявил:
– Всем внимание! Я старший шериф округа… Стоп, отставить «шериф округа». Я верховный участковый микрорайона, майор Шароемов. – Майор подошел вплотную к Палычу и, склонившись к нему, добавил:
– Попрошу внимательно произносить мое фамилие, понял? Шуток с заменой «мы» на «бы» я не понимаю…
Оставив Палыча, Шароемов сделал полуоборот и оказался возле Тютюнина.
– Все шутники уже на нарах – что?
– Что? – не понял Серега.
– На нарах – что? – парятся. Теперь вопрос второй – кто содержатель притона?
– Хозяин квартиры – я, – неуверенно произнес Тютюнин, поднимая руку точно на уроке.
– Почему укрывали рецидивиста Сивухина?
– Я.., не укрывал. Мы только зашли.
– Не удивляюсь, – усмехнулся майор Шароемов и, оставив Сергея, подошел к Олимпиаде Петровне.
– Что с ушком, мамаша? Как будто заплыло ушко? Молчите? Тогда позволю себе – что? – небольшое предположение. Имели место бандитские разборки. А еще меня интересует… – Шароемов обвел всех проницательным взглядом. – Где вы спрятали труп малолетней любовницы гражданина Тютюнина?
– Любовницы? – поразилась Люба.
– Труп? – подхватила Олимпиада Петровна. – Я всегда знала, что этим все и кончится. Я всегда знала!
– Да не было никакого трупа! – вмешался Сергей.
– Не было? – Шароемов хитро улыбнулся и погрозил Тютюнину пальцем. – Я даже знаю, кто его закапывал, этот самый труп.
– И кто же?
– Безумный дедушка с лопатой в руках! Вы не успели избавиться от свидетелей, гражданин Тютюнин, а поэтому – что? – понесете заслуженное наказание.
Сказав все это, довольный собой Шароемов повернулся к рецидивисту Сивухину, однако вместо него обнаружил предполагаемую жертву – блондинку в коротеньком платье.
– Опа-на! – произнес майор. – Что мы наблюдаем? Картину Репина – приплыли.
– Это она, сучка! – обрадованно закричала Люба и бросилась вперед, горя желанием вцепиться разлучнице в космы, однако Шароемов ее придержал и вернул на место.
– Отставить передвижения, иначе будут – что? – жертвы. Гражданин Тютюнин, убийство с вас снимается, но остается организация устойчивой бандгруппы, совращение малолетних и сводничество. Недурной наборчик, а?
– Я знала, что этим все кончится! – снова торжественно произнесла Олимпиада Петровна. – Люба, я все знала!
– Все знали и не докладывали, – тут же подвел статью Шароемов. – Укрывательство. Однозначно – укрывательство.
Услышав позади себя подозрительный шорох, Шароемов обернулся, готовый ко всему, однако вместо подозрительных действий задержанных обнаружил еще одного Шароемова, такого же высокого и красивого, как он сам.
– Опа-на! Приветствую, коллега! – Первый Шароемов пожал второму Шароемову руку. – А я не знал, что здесь уже кто-то работает.
– Моя хотеть колбаски, – жалобно попросил майор-двойник.
– Да. Все – работа. Я тоже пообедать не успел. Ну ладно, коллега, не буду вторгаться со своим, как говорится камнем, в чужой – что? – огород.
С этими словами настоящий Шароемов улыбнулся всем временно задержанным и покинул квартиру Тютюниных.
23
До половины седьмого вечера Сергей и Палыч сидели в большой комнате и тупо таращились в телевизор, ожидая прихода Лехи Окуркина.
Женщины шушукались на кухне.
Олимпиада Петровна, напуганная превращениями нового «Сережкиного собутыльника», больше не затевала с ним дуэль и, напротив, уговаривала дочь уехать к ней, однако Люба, зацикленная на возможной измене мужа, опасалась появления малолетней блондинки, тем более что два раза видела ее собственными глазами. Откуда та появлялась, Люба своими мозгами осилить не могла, однако была уверена, что угроза еще не миновала.
