41
Почти все придворные находились в зале для торжеств и, изнемогая от любопытства, ожидали известий о бобунах войны.
Когда старшина Вуби наконец появился, в зале воцарилась абсолютная тишина. Все присутствовавшие затаили дыхание, а сам директоратор Марк Чибис оборвал беседу с маршалом Дудукой и, подобрав губы, ровнее сел на троне.
– Бобуны войны в ваших владениях, директоратор, этса! – громко произнес Вуби и поклонился.
– Ха! Этса и ха! – вскинув лягушачьи лапки в знак ликования, воскликнул Марк. – Сколько солдат они съели?
– Нисколько, этса.
– А сколько они съели фонарщиков?
– Тоже, этса, нисколько, директоратор. Только выпили пру, этса. И очень радовались.
– Ну.., этса… – Маркс Чибис почесал носом за ухом и облизал синие губы. – Прошлый раз бобуны съели пятнадцать фонарщиков прямо с фонарями. Может, этса, нам прислали больных бобунов?
– Да! Да! – разом загудели придворные и замахали ушами. – Может, нам, этса, подсунули негодных бобунов?
– Не думаю, этса, директоратор, что они больные, – заметил старшина. – Когда мы к ним, этса, подошли, они как раз собирались съесть стадо быковцов.
– А-а, этса. Это другое дело, – сказал директоратор.
– А-а, – тут же откликнулись придворные, зашлепав губами. – Это другое дело! Дело-то другое!
– Как они выглядят, старшина Вуби? Очень противные, этса?
– О, это самые противные бобуны войны, этса, из всех, что мне приходилось видеть, мой директоратор.
– Ну каковы они, Вуби? Каковы, этса? – Директоратор заерзал на троне, затем почесал голову восьмипалой лапой.
– Каковы они? Каковы? – загомонило придворное общество. Кавалеры перестали умащивать свои уши душистым маслом, а дамы всасывать из стаканчиков изысканных личинок треножников.
– У них, этса, белая кожа… – с содроганием вспомнил старшина.
– О, мне уже плохо! – сморщился директоратор.
– И вся кожа ровная, этса, – без складок!
– Ай-яй-яй! – всколыхнулись придворные. Некоторые из них уже махали друг на друга платочками.
– Их уши.., вот такусенькие. – Вуби свел вместе два крючковатых ногтя, показывая, какие крохотные уши у бобунов.
– Прошу вас, этса, хватит, старшина, – замахал рукой директоратор. – Это просто невозможно слушать.
– Означает ли это, мой директоратор, что вы, этса, не удостоите бобунов войны своей аудиенцией?
– Да конечно же удостою. У меня, этса, нет выбора. Директоратор состроил страдальческую физиономию, собрав на лице все складки с головы и спины.
– О, этса, как он страдает!
– Он совсем себя не щадит! – запричитали придворные, а Марк Чибис, почувствовав себя героическим монархом, произнес:
– Сегодня, как только вам удастся привести их, старшина, я, этса, готов встретиться с бобунами войны!
Сказав это, директоратор начал сморкаться в шитый золотом платок, а его придворные разразились аплодисментами.
42
Сергей пробудился от знакомого ощущения, когда сознание отказывается принимать реальность, тщетно лелея надежду, что все происходящее лишь короткий болевой шок.
«Опять напился и опять не помню где», – с трудом ворочая шариками, подумал Тютюнин. После чего он отключил сознание, взяв небольшой тайм-аут. Однако информации от внешних источников не поступало, так что пришлось действовать самому.
Для этого у Сереги была наработана целая методика, и одним из главных ее приемов являлось определение местоположения по виду потолка.
"Потолок побеленный, расписанный синими точками, – сделал наблюдение Тютюнин. Затем пригляделся и внес поправку:
– Синие точки не считаются. Они повсюду…"
Невыразительный молочный свет падал из высоко расположенных маленьких окон, заглянуть в которые было невозможно.
Оставался один только белый потолок, но это ничего не объясняло.
Следующим шел способ воспоминаний через обследование одежды. Скажем, если ты в пальто – значит, на улице осень. Или весна.
Приподнять голову было не так легко, поэтому невероятным усилием Тютюнин скосил глаза вниз и выпятил живот, чтобы увидеть, чем он прикрыт.
Вместо привычной одежды на животе оказался какая-то солома.
«Наверное, я в деревне, в хлеву», – выдвинул версию Серега и почувствовал, что очень хочет пить.
– О-о… – простонал кто-то совсем рядом, и этот живой звук обрадовал Тютюнина. Если это корова или, на худой конец, коза, значит, он действительно находится в хлеву. А в хлеву обязательно есть вода – должны же животные что-то пить.
Стон повторился, затем зашуршала солома, и перед затуманенным взором Тютюнина появилось что-то непонятное.
– Корова, это ты? – на всякий случай спросил он.
– О, привет, Серега. Мы живы?
– Леха? А где же корова?
– Не знаю, – вздохнул Окуркин. – Наверное, ушла.
– Леха, здесь где-нибудь вода есть?
– Вода? – Окуркин повертел трясущейся головой, икнул и ответил:
– Вижу кувшины – две штуки…
– Поползли к ним, а?
– Поползли, – согласился Окуркин и выдвинулся первым. Через какое-то время он стукнулся головой об один из кувшинов и понял, что дополз.
Поднимаясь вдоль сосуда, Леха достиг горловины и жадно припал к воде.
Рядом с ним судорожно глотал влагу Тютюнин, и несколько минут ни о чем другом друзья думать просто не могли.
Наконец они утолили жажду и только после этого начали осматриваться.
– Серег, а где это мы?
– Я думал, в хлеву…
– А на самом деле? Что за наряды на нас, а? – Окуркин выдернул из обновки несколько травинок и попробовал их на вкус. – Солома какая-то…
– Слушай, а может, уже Новый год, а эта хрень карнавальные костюмы?
– И что же это за костюмы? Мы с тобой, что ли, копнами нарядились? Меня, Серега, сейчас другая тема волнует. Знает ли моя Ленка, что я так напузырился? Это ведь для меня вопрос жизни и смерти.
– Понимаю, – кивнул Тютюнин. При таком раскладе ему дома тоже грозил неласковый прием.
– Ты не думай, Серег, я не трус.
– Я ничего не думаю. Я вот заметил, какие здесь ковры хорошие. – Тютюнин погладил рукой пушистый ворс. – Не ковер, а просто сказка…
– Стоп! – воскликнул Леха и вскочил на ноги. – Стоп, Серега! Кажется, мы опять тово!
– Чего тово?
– Думаю, что мы снова пили бабкину микстуру! Я помню, да – я помню, что собирался фильтровать ее через противогазную коробку!
