Примерно через полчаса железная дверь с лязгом открылась, и в камеру вошли те двое, что доставляли Сергея в тюрьму.
– Эй, еще же не рассвет! – крикнул он в отчаянии.
– Мы знаем, – ответили они и стали Серегу бить. Просто и беззлобно, но все равно очень больно.
Потом, видимо устав или по какой другой причине, они оставили арестанта в покое и ушли. Однако в одиночестве Тютюнин пробыл недолго. В железной двери распахнулось окошко, и кто-то спросил:
– Обедать будешь?
– А уже разве обед? – спросил Сергей.
– Будешь или нет?
– Буду, – сказал Сергей и, поднявшись с нар, получил перекрученную алюминиевую миску с желтоватой бурдой и кусок хлеба в придачу. Не то чтобы он хотел есть, но ему было любопытно, чем здесь кормят. Оказалось, практически ничем.
Не успел Тютюнин притронуться к угощению, как в коридоре снова загремели тяжелые шаги, и в камеру ворвались его недавние мучители.
– Дайте хоть поесть, сатрапы! – в отчаянии закричал Леха, но конвоиры выволокли его из камеры и потащили по коридору.
После долгих путешествий по этажам Тютюнина привели в провонявшую табачным дымом комнату, где он опять встретился с прокурором.
– Ну, Серега, повезло тебе, – сказал капитан и удивленно покачал головой, словно все еще не веря в случившееся. – Одним словом, обвинение с тебя снимается, поскольку хомяки вдруг объявились.
– Как это объявились? Они же мертвые!
– Да не мертвые. Хомяки-связисты вернулись в расположение части из самовольной отлучки. Теперь им светит дисбат.
– А что с нашими шкурками?
– С вашими шкурками все в полном порядке. Они действительно принадлежали животным, погибшим от ужасной и опасной для человека болезни.
– А от этих шкурок нельзя заболеть? – тут же спросил оправданный.
Прокурор подошел к Тютюнину и обнял его за плечи.
– Время сейчас трудное, дорогой товарищ. Поэтому нельзя нам болеть. Никак нельзя.
80
У тюремных ворот Тютюнина встречала Люба. Ее глаза были красны от слез. Она с громким плачем упала на грудь любимому мужу, больно ткнув его узелком с ржаными сухарями и оловянной кружкой.
– Сережа! Вернулся! – всхлипывала Люба. Тютюнин погладил ее по плечу и сказал:
– Меня оправдали, Люба. Чего же ты плачешь? Давай-ка ты на работу возвращайся.
– А мне возвращаться не надо! – Люба подалась назад и заглянула мужу в глаза. – Мне, Сережа, до среды отгул дали! Правда хорошо?
– Хорошо, – согласился Тютюнин. – Узелок-то тебе мамаша передала?
– Ага. Ту все что нужно – сухарики, кружечка, немного табачку и мыло.
– Мыло, – криво усмехнулся Тютюнин. – Веревку не забыла положить?
– Зачем? – не поняла Люба.
– Не важно, – отмахнулся Сергей и, поцеловав Любу в щеку, решительно двинулся к остановке городского транспорта.
Ему не терпелось поскорее попасть в свой родной «Втормехпошив».
Не замечая строгих контролеров и суетливых пассажиров, Сергей перепрыгивал из троллейбуса в метро, из метро в автобус, а потом на трамвай. Добравшись до своего предприятия, он остановился возле ларька, торговавшего жвачкой, китайскими игрушками и другими товарами первой необходимости.
– Сахар есть, девушка? – спросил Тютюнин через стекло.
– Ой, он рафинадный, вам ни в жизнь не угрызть, – призналась честная продавщица.
– Это даже хорошо, – злорадно улыбнулся Сергей. – Дайте мне аж две пачки.
Продавщица подала Сергею две серые и тяжелые, как кирпичи, упаковки.
– Пятьдесят рублей, – сказала она.
– Хорошо, только денег у меня с собой нет. Вы подождете немного, я здесь, напротив вас работаю?
Продавщица хотела закричать: «Да что это такое, давайте деньги сейчас же или возвращайте товар!» – но Сергей сунул к ней в окошко свою побитую физиономию, и она сказал:
– Пожалуйста. Я вам верю, гражданин.
И Сергей побежал во «Втормехпошив». Влетев в помещение приемки, он застал там штук двадцать встревоженных старушек, дожидавшихся его прихода. Увидев своего благодетеля, они радостно загомонили.
– Одну минуточку, – попросил их Сергей. – Я только сахарок пристрою и сразу назад.
Старушки стали ждать, а Сергей прямиком помчался в бухгалтерию.
– Ой, это вы, Сергей! – встретила его в коридоре секретарша директора Елена Васильевна. – Вас насовсем отпустили или вы… – Елена Васильевна перешла на шепот, – или вы сбежали?
– Отпустили. Полностью оправдан.
– А Борис Львович про вас спрашивал. Он так удивился, что вас забрали… Зайдите к нему.
– Обязательно зайду, – пообещал Сергей, – но сначала в бухгалтерию.
– А-а, понимаю, – кивнула секретарша. – Признаться, Сергей, я бы с удовольствием к вам присоединилась. – Елена Васильевна подошла к Тютюнину ближе и, взяв его за пуговицу, с придыханием произнесла:
– Но вы ведь женаты…
– Ну да, – ответил Тютюнин, несколько сбитый с толку. Однако, когда Елена Васильевна ушла, Сергей быстро восстановился и наполнился прежней, тихой и ликующей, злобой.
81
Никогда еще бухгалтер Фригидин не сводил дебет с кредитом в таком прекрасном расположении духа. То и дело бросая работу, он пробегал пальцами по костяшкам деревянных счетов и, лихо поддергивая сползавшие налокотники, напевал что-то легкое и воздушное.
Иногда он бросал взгляд на пачку от сахара и, послюнив палец, вычищал из нее остатки сахарной пудры.
– Ла-ла-ла! – пел Фригидин. – Трам-пам, та-ра-рам! За его спиной скрипнула дверь, и он, не оборачиваясь, пропел, подражая Демису Руссосу:
– Кто та-а-ам?
– Сто грамм, – ответил знакомый до физической боли голос, и в следующее мгновение Фригидину дали по башке.
– Ой! – воскликнул он и, вскочив со стула, замер, не в силах побороть холодное оцепенение.
– А я тебе сладенького принес, – сказал Тютюнин и швырнул на стол два неподъемных рафинадных кирпича.
– Постойте, Сергей, вы меня не так поняли! – затараторил Фригидин, выставляя вперед ладони и таким образом отгораживаясь от медленно наступавшего Тютюнина. – Я просто отвлекал на себя внимание этих.., этих.., зверей! Этих монстров! Этих невозможных хамов-неужели вы мне не верите?
– Не верю. Ты жрал мой сахар.
– Но не оставлять же его врагу, Сергей! А как гражданин…
– Жри рафинад… – перебил его Тютюнин.
– Да я с удовольствием, только хотелось бы расставить все точки, а также запятые, поскольку…
