Бультерьер тоже выглядел не лучшим образом. Его белоснежная шкурка была вся в ссадинах и свином навозе, оставленном на ристалище его предшественниками.
Марк отдохнул и поднялся на ноги. Дроссель это заметил, но остался стоять на месте. Кабан бросился на него, опустив к земле клыки. Дроссель принял вызов и не нашел ничего лучше, как со всего маху врезаться в противника лбом.
Звук удара был такой, будто сшиблись два бильярдных шара. Дроссель отлетел обратно к ограде, а оглушенный Марк Дистроер присел на задницу.
Несколько раз хрюкнув, он потряс головой и под крики болельщиков снова помчался на врага.
– Смотри, у него уже больше нет сил! – заметил Окуркин, указывая на бультерьера, который еле стоял на ногах. Казалось, развязка неизбежна, но в последний момент Дроссель сделал рывок в сторону, и его соперник всей свой массой обрушился на деревянные щиты ограждения.
Он бы снес ограду, но люди стояли за ней плотной массой. Послышались крики ушибленных и проклятия коварному Дросселю.
Судья покосился в сторону Шонкура, ожидая, не пожелает ли тот остановить поединок, однако марвиль наблюдал за происходящим с задумчивым видом. Казалось, предстоящая коронация чемпиона его уже не радовала.
Едва немного очухавшись, Марк Дистроер повернулся и, увидев ненавистное белое пятно на другом конце загона, помчался прямо на него.
Марк ревел от гнева, роняя клочья кровавой пены, и разгонялся все быстрее. Судья что-то закричал, пытаясь уберечь чемпиона от ошибки, но было поздно. Дроссель снова принял в сторону, а Марк Дистроер со страшным грохотом врезался в ограждение.
На этот раз он пробил толстые доски и покалечил клыками нескольких зевак. Однако на этом его подвиги закончились, поскольку он повалился на землю и закатил глаза.
Судья поединка растерянно посмотрел на марвиля. С одной стороны, победа была очевидной, а с другой – имели место некоторые отступления от традиций.
Шонкур махнул рукой, давая понять, что не желает вмешиваться.
Судья поднял руку и громко объявил:
– Победила белая свинья!
118
Внимание Сергея и Лехи было приковано к Шонкуру, который согласно договоренности должен был отпустить их на волю.
Этого ожидали и притихшие зрители, глядя, как правитель хмурится и вздыхает.
– Как зовут это удивительное животное? – наконец спросил он, указывая на ободранного, но невозмутимого пса.
– Его зовут Дроссель, – ответил Тютюнин.
– Что вы за него хотите?
– А мы теперь свободные люди?
– Ну разумеется.
– Нам лошадок нужно черных! – вмешался Окуркин. – Костюмчики, как у Дорнье, и чтобы шляпы были с пером!
Шонкур раздумывал всего пару секунд, затем согласно кивнул.
– Хорошо, – сказал он и, обращаясь к стоявшему неподалеку старшине, приказал экипировать рыцаря Сирэя и его оруженосца Флекса в мундиры солдат дворцовой безопасности.
Друзья без огорчения расстались с Дросселем, поскольку не собирались расставаться с ним навсегда. Преследуемые восторженной толпой, которая радовалась освобождению пленников так же, как полчаса назад радовалась предстоящей публичной их казни, Сергей и Леха поспешили за Дорнье, опасаясь, что Шонкур может передумать.
Впрочем, все обошлось. Мундиры были получены и надеты. Из шляп торчали те самые красные перья, а нетерпеливые красавцы скакуны били о землю копытами.
Поскольку амуниция была предназначена для людей нормального роста и сложения, на Лехе обновки сидели слегка мешковато. Тем не менее он был совершенно доволен и подмигивал подбитым глазом знакомым кухаркам.
– Нам пора ехать, – напомнил ему Тютюнин, и Окуркин нехотя прекратил перемигивания с девушками.
– Куда рванем? – спросил он.
– Все равно куда. Лишь бы подальше… На площади послышались крики.
Сергей прислушался. Горожане на все голоса проклинали колдунов и колдовскую свинью, которая исчезла, победив чемпиона Марка Дистроера.
– Чего это они? – спросил Окуркин.
– Дроссель уже испарился! Бежим скорее!
Сергей вскочил на коня и, дав ему шпоры, поскакал прочь от дворца. Леха, хотя и не так сноровисто, последовал за ним. Они еще не доехали до окраины города, когда за ними была организована погоня.
– Прибавь, Серега! – крикнул Окуркин, сам с трудом удерживаясь в седле. Прохожие разбегались в стороны, ремесленники бросали свои тележки с товаром, едва завидев шляпы с красными перьями.
Несмотря на все старания Тютюнина и Окуркина, погоня их настигала. Уже был слышен топот скачущих позади лошадей, как вдруг все переменилось, и Сергей с Лехой выскочили к знакомым гаражам.
119
Старуха Живолупова вела репортаж прямо с места недавнего происшествия, где час назад пропали Окуркин и Тютюнин.
Видеокамера работала в реальном времени, передавая изображение в американское посольство. Там поверх комментариев агента Зи-Зи накладывали перевод и транслировали отчет прямо в город Вашингтон.
– Лешка Окуркин бросил «запорожец», чего раньше за ним не наблюдалось, – бубнила в микрофон Живолупова, снимая Лехину машину со всех сторон.
– Внутри гаража находится металлический ящик, где эти алкаши держали закуску, – продолжала она, показывая сплющенные огурцы крупным планом. – Здесь же, на полке, находится жидкость, напоминающая запахом спирт. Его-то они и пили… Слышу посторонний шум и выхожу…
Живолупова выглянула из гаража и увидела Любу Тютюнину и Лену Окуркину, которые, ведомые своим женским чутьем, решили проинспектировать мужей.
– Любка и Ленка, – передала в эфир Живолупова, продолжая снимать из нового укрытия. – Жены наших объектов. Дуры, блин, набитые. В руках у Любки дубовая скалка, которой она лупит объекта Сережку. Ленка Окур-кина дубасит своего объекта руками. Такая оглобля…
Неожиданно в объективе появилось что-то большое и черное. Живолупова пошире открыла глаза и после паузы произнесла:
– Батюшки мои, Дыртаньян и Зорро…
– Что такое, Зи-Зи? – спросили из-за океана. – О чем вы говорите?
– Я говорю, у меня здесь кино начинается… Думаю, первая серия…
– Какая серия? О чем вы? – взывали из Вашингтона.
– Или я сбрендила? – сама с собой разговаривала Живолупова, наблюдая явление черных всадников.
– Лешка, это ты, что ли? – первой оттаяла Лена.
– Вот дураки – лошадей по пьянке украли! – высказала предположение Люба.
– Какая пьянка, девчонки, вы чего? – блаженно щурясь на заходящее солнце, улыбнулся Тютюнин. Он сполз с седла и, сняв шляпу, оглядел родной, заплеванный участок городской территории.
