— Я не заставляю тебя делиться, тем более мной! Мы с ним ругались два дня, я теперь, вообще, не знаю, чем всё закончится.
— Из-за чего ругались?
Она неопределённо пожала плечами.
— Из-за того, что он такой эгоист; из-за того, что я оказалась глупее, чем ему казалось; из-за того, что я порчу ребёнка и так далее. — Вздохнула. — И из-за тебя в том числе. В общем, из-за всего.
Он устремил на неё внимательный холодный взгляд, и Нина совсем скоро принялась нервно ёрзать. Склонила голову на бок и повторила с просительной интонацией:
— Костя, не злись.
— Да не злюсь я. Просто не люблю делиться.
Нина послала ему ещё одну несмелую улыбку, потом поднялась и потянулась к нему через стол.
Нужно было быть ближе, и тогда она на стол влезла. Шохин рассмеялся от неожиданности её поступка, и она заулыбалась, соблазнительно потянулась, а когда он уже подался к ней, в этот момент дверь за её спиной открылась, и Нина замерла, понимая, как она выглядит: на столе, и взгляд вошедшего наверняка сразу упёрся в её вызывающе отставленную попу, обтянутую узкой юбкой. Обернулась через плечо, поняла, что это опять секретарша Шохина, и в тоске опустила голову, не зная, стоит ей поскорее со стола спрыгнуть или плюнуть на эту девицу с наглым взглядом. Всё равно уже попалась.
— Что, Лена?
Костя накрыл ладонью руку Нины, удерживая на столе, а сам выглянул из-за её плеча, посмотрел на секретаршу.
— Костров из Москвы звонит.
— Скажи, я перезвоню через двадцать минут. У меня важный разговор.
Нина продолжала стоять на столе, сверлила Костю негодующим взглядом, а когда дверь за её спиной негромко хлопнула, закрываясь, выдохнула:
— Какой же ты гад.
Он приподнял её подбородок, наклонился к её губам и крепко поцеловал.
— У тебя самая красивая задница в этой стране. Пусть позавидует.
Нина растерянно моргнула, когда он от неё отошёл. Снова обернулась через плечо, теперь уже на него.
— Ты куда?
— У меня важный звонок.
— А двадцать минут?
Он оглянулся на неё в дверях.
— Знаешь, я прямо слышу, как проценты звенят, капая на твой личный счёт. — Окинул её долгим взглядом, и попросил: — Сделай это.
Нина рассмеялась, сразу догадавшись, о чём он, и покрутила попой.
Шохин поправил галстук, сдавленно кашлянул и пообещал:
— Я вечером заеду.
Нина с тревогой посмотрела на часы, потом на открытую дверь кабинета Кости. Слышала его голос, он говорил по телефону с Москвой, и, судя по тону, получал хорошие новости. В отличие от неё. Нина сидела на диване в его гостиной, поджав под себя ноги, и вздыхала в сторону, слушая мать. Та была возмущена до глубины души, и в то же время обеспокоена, по всей видимости, судьбой своей неразумной дочери. И время для этого выбрала неподходящее, десять часов вечера, Нина с Шохиным совсем недавно вернулись из ресторана, и была пара часов, которые можно было провести наедине, но, как на грех, посыпались звонки. И если «чрезвычайно важный» звонок из Москвы Нина приняла, как должное, то звонок от матери был явно лишним. Не для этого вечера, а вообще. Потому что начала мама сходу, забыв поздороваться:
— Почему ты нам ничего не сказала?
Нина вытянулась на диване, одёрнула комбинацию, ту самую — подарок Шохина, которую надела этим вечером, чтобы сделать ему приятное, и не фигурально выражаясь. А услышав голос матери, почувствовала себя в ней голой и распутной. Да ещё под градом неприятных личных вопросов.
— О чём именно?
— Нина, ты нас с папой не просто расстроила. Ты нас убила.
Нина нервно затеребила тонкую бретельку, лихорадочно размышляя о том, что родителям стало известно. Источник информации — Пашка, к гадалке не ходи. Угрозу исполнил, приехал в родной городок и принялся на неё жаловаться. И она совсем не удивится, если в итоге останется виноватой.
— Извини, мама. Я хотела сказать, просто не знала как.
— Ты не знала как? И полгода молчала о разводе?
— Наверное, я не чувствовала себя разведённой.
— Ты сошла с ума, — со стопроцентной уверенностью подытожила Елена Георгиевна.
— Почему? — Нина села и с раздражением уставилась в угол комнаты. — Это не я с ним развелась.
Это он со мной развёлся. — Она старалась говорить, не повышая тона, боясь, что Костя услышит.
— Ему нужна была свобода действий, он хотел уехать в Москву, не чувствуя себя женатым человеком. И всё было именно так. А если он сейчас пытается вывернуть события наизнанку, то это он врёт, а не я.
— Паша приходил сегодня, — призналась мать. — Мы долго разговаривали. И он обеспокоен.
— Правда? — Нина не сдержала неприятной усмешки. — Это чем, интересно? Что я не кинулась ему на шею с рёвом, когда он вернулся, через три месяца? Этим он обеспокоен? Знаешь, что я тебе скажу, мам? Совести у него нет. Он меня благодарить должен, за то, что я одна крутилась, чтобы содержать себя и ребёнка. А он за три месяца не соизволил позвонить. Отец, называется!
Елена Георгиевна на том конце провода вздохнула, раздумывая над её словами.
— Я не знаю, что тебе сказать, Нина.
— Наверное, то, что вы с папой меня предупреждали.
— Да, предупреждали. Вы так рано поженились, так рано уехали. Что можно было ждать хорошего?
На это Нина ничего не ответила, никогда не отвечала, хотя иногда думала о том, что когда-нибудь — когда-нибудь — она честно скажет родителям, что как бы она их не любила, её отъезд из родного города стал самым правильным поступком в жизни. Не смотря ни на что. Правда, родители не поймут, Нина знала это доподлинно, поэтому до сих пор молчала.
— Мама, не переживай, — сказала она в конце концов, — и папе скажи. Кончился наш с Пашкой брак, что ж поделаешь. Одна надежда, что общаться будем нормально. Ради Ариши. А он успокоится, что я его, не знаю?
— Ты, кажется, не расстроена.
— Я уже всё пережила.
— Нина… Паша сказал, что у тебя… кто-то появился.
Нина снова посмотрела на открытую дверь кабинета. Перед ней стоял непростой выбор…
— Да, появился. Это плохо?
— Я не говорю, что плохо, но… Я не знаю! Паша обеспокоен.
— Скажи ещё, что ревнует, — усмехнулась Нина.
— Может, и ревнует. Говорил он зло.
— Пошёл он.
— Нина!
— Мама, ну что я должна тебе сказать?
— Этот мужчина, он… хороший, порядочный?
Нина поневоле улыбнулась, припомнив, как этот порядочный мужчина полчаса назад стаскивал с неё одежду и что при этом говорил. Ничего приличного, и маме, а уж тем более папе, об этом знать не стоит.
