Нина в первый момент замерла с подушкой в руках, напряглась, потом осторожно перевела дыхание. В руку, что легла на ее живот, вцепилась, попыталась отодвинуться.
— Костя.
— Прекращай на меня дуться, — попросил он.
— Я не дуюсь. То есть, я не просто дуюсь. И ты это знаешь. Мы два месяца даже не общались.
— И я предлагаю не усугублять.
Она подушку в изголовье кровати положила, развернулась в Костиных руках, посмотрела ему в лицо. Рука сама собой поднялась по его плечу, пальцы пробежали по воротнику рубашки, но Нина быстро руку убрала.
— От тебя пахнет ее духами.
Шохин в раздражении закатил глаза, но Нина упрямо повторила:
— Пахнет, я чувствую. Ты приехал ко мне от нее.
— Я приехал к тебе, — начал он злым шепотом. — Я все бросил и помчался к тебе, этого недостаточно? Я звонил тебе утром, ты ответить не пожелала, а теперь еще обвиняешь меня, что я не сидел весь день у твоего порога?
Нина оттолкнула его руки.
— Я ни в чем тебя не обвиняю.
— Да? А звучит именно так.
— А как я должна реагировать? Во мне нет смирения, Костя, — проговорила она громким шепотом. — Я не могу делать вид, что ничего не замечаю. Я тоже делиться не умею.
— Серьезно? Судя по твоему первому браку, я не взялся бы такое утверждать!
Нина взглянула недоверчиво.
— Ты справки наводил?
Шохин упрямо молчал, потом и вовсе отвернулся. А Нина головой качнула, потрясенная его лицемерием.
— Ты требуешь от меня того, чего сам дать не можешь. Разве это честно?
— Нина, ради Бога, — Костя даже усмехнулся. — Мы же не в школе. Честно, нечестно.
— Я даже имени этой женщины слышать не хочу, — предупредила она.
Костя руками развел, глядя ей вслед.
— А я разве его произношу?
Нина обернулась на него в дверях и в гневе проговорила:
— Ты ею пахнешь! — Чуть ли не бегом бросилась на кухню, и с преувеличенным воодушевлением проговорила: — Ариша, пора умываться и спать. Одиннадцатый час. Гриша тоже сейчас спать будет. Пойдем, малыш. — А проходя мимо Шохина, сообщила: — Я буду спать с дочерью.
Тот со стуком поставил на антикварный секретер бокал с виски.
— Ты будешь спать там, где и должна, и прекрати трепать мне нервы.
— Не рычи, — шикнула на него Нина и подхватила ребенка на руки. Костя только ругнулся вполголоса.
Арина долго не хотела засыпать, сказывались волнения, что пережила за день. Нина читала ей одну сказку за другой, гладила по спине, но дочка крутилась с боку на бок и отказывалась закрывать глаза. Изъявила желание порисовать, но Нина настойчиво уложила ее обратно в постель. А сама прислушивалась к шагам за дверью. Костино недовольство даже из другой комнаты четко ощущалось. Или она себя накручивала, но казалось, что по шагам может определить его настроение. Шохин был раздражен из-за того, что она не простила его в ту же секунду, в которую он ее обнял. И это после всего, что он для нее сделал сегодня! И Нина была ему благодарна, но когда чувствовала сладковатый аромат жасмина, исходящий от него, в душе все переворачивалось. Благодарность исчезала, и хотелось огреть Костю по голове чем-нибудь тяжелым в приступе ревности. То, что это именно ревность, отчаянная и удушающая, больше всего и расстраивало. Потому что скрыть не получалось, а проявления этой самой ревности, делало ее в глазах Кости, да и своих тоже, истеричкой.
— Я буду спать за стенкой, — шептала она дочке, гладя ее по волосам, — не бойся ничего. Позови меня, если проснешься, я не буду дверь закрывать. Но бояться нечего. Здесь дядя Костя, и Гриша, они нас в обиду не дадут. Не боишься?
Ариша головой покачала и сунула нос под одеяло. Нина смахнула челку с ее лба и поцеловала.
— Засыпай, родная.
Выйдя из спальни дочери и осторожно прикрыв дверь, оставив небольшую щель, Нина увидела свет в кабинете. На цыпочках прошмыгнула мимо двери, заглянула на кухню, увидела накрытую клетку и выключила свет. Снова вернулась к кабинету и минуту стояла, прислушиваясь к Костиному голосу. Он говорил по телефону, отдавал указания, и это у него получалось лучше всего. Он и ею по привычке командовал, и злился, когда она начинала сопротивляться. А она ничего не могла с собой поделать: если он был не прав, молчать у неё не получалось.
Принимать ванну в половине двенадцатого ночи, показалось глупым, и Нина решила довольствоваться душем. Включила воду попрохладнее, и несколько минут стояла с закрытыми глазами, наслаждаясь. Из-за шума воды никаких звуков не слышала, и понятия не имела, успел Костя в постель лечь, или все еще в кабинете, спорит с кем-то по телефону. Выйдя из душевой кабины, завернулась в полотенце, а другое, влажное, небрежно брошенное Шохиным на бортик ванны, убрала в корзину для грязного белья, про себя порадовавшись, что больше не придется чувствовать запах чужих духов. Сушила волосы и думала об этом. О чужих духах, чужой женщине и мужском цинизме. Нет, не так. О цинизме Шохина. Этот человек достоин отдельного упоминания.
Некстати выяснилось, что не взяла из дома ни одной ночнушки. В шкафу Шохина так любимой им комбинации тоже не нашлось, Нина еще погадала, куда он ее дел: просто выбросил или перед этим порвал в клочья. Надела футболку со смайликами, хлопковые шортики и, наконец, легла. Она впервые собиралась остаться у Кости на ночь. В соседней комнате спит ребенок, Шохин злится, а на ней футболка с дурацкими смайликами. Куда катится ее жизнь? Вытянулась, натянула одеяло до подбородка, но прежде чем успела закрыть глаза, Костя появился. Увидел её, вцепившуюся в одеяло, и в недоумении вздёрнул брови. Нина тут же одеяло выпустила и разгладила на груди, почувствовала себя глупо. Да ещё Костя молчал, но настолько выразительно, что самой хотелось попросить его что-нибудь сказать, даже если это будет очередная гадость.
— Уложила? — спросил он.
Нина кивнула, сцепила пальцы, смотрела в стену напротив. Костя хмыкнул. Стоял перед кроватью в одних пижамных штанах, уперев руки в бока и Нину с интересом разглядывал.
Потом сместился на пару шагов в сторону, подстраиваясь под её взгляд. Она тут же недовольно нахмурилась.
— Ты ведёшь себя, как ребёнок, — укорил он.
— Да? Зато ты… очень взрослый.
— Вот именно. Нина, мы не общались два месяца.
Она кивнула, горько усмехнулась, и пожалела, что не прикусила себе язык, прежде чем сказала: — Да. Прошла всего пара недель, а ты нашёл себе новую любовницу.
Шохин устремил на неё тяжёлый взгляд, потом отошёл к стене и хлопнул ладонью по выключателю.
— Это просто немыслимо, — пробормотал он, в темноте обходя кровать. — Нельзя быть такой ревнивой.
— Не надо давать повода. — Нина повернулась к нему спиной, когда он лег. Подложила ладонь под щёку и закрыла глаза. Понимала, что говорит ему лишнее, в сущности, и прав-то не имеет ревновать, но желание Шохина помириться столь бездарным способом, выводило из себя. У него всё так просто! Поссорились, переспали, помирились. А что произошло в этот короткий период, и со сколькими женщинами за это время он спал, это ведь неважно! Её должно обрадовать только то, что он желает её простить. А она виновата, смертельно виновата, в том, что призналась ему в любви.
