Я повернулась, вышла на кособокое бетонное крыльцо и оглядела двор-колодец. Ни деревца, ни травки, только асфальт, мусорные баки в стороне да побитая иномарка, припаркованная в паре метров от крыльца. Я нахмурилась, не понимая, что за странное место Серёжка для фейерверка выбрал, да и не было никого. Сощурилась, вглядываясь в вечерние сумерки, подняла глаза к светящимся окнам на третьем этаже, собралась повернуться, чтобы строго поинтересоваться у молодого человека, что за дурацкие шутки, и не успела. Меня больно схватили за волосы, дёрнули вниз, отчего у меня подогнулись колени, а когда я открыла рот, чтобы взвыть от боли и неожиданности, его крепко зажали. Но не ладонью, а какой-то тряпкой. Она и нос мне закрыла, я сделала судорожный вдох, почувствовала резкий больничный запах, и вот тут меня словно по сердцу ножом полоснул ужас. Не страх, а именно ужас. Но было слишком поздно, перед глазами всё поплыло, я пыталась дышать, но от этого становилось лишь хуже. Вместо крика из горла вырвался беспомощный хрип, я осела на мужских руках, которые тут же меня подхватили, и прежде чем потерять сознание, услышала довольный и глумливый голос своего провожатого:
— Готово. Бери её, сваливать надо.
Первое, что я услышала, когда пришла в себя, это был мужской гогот. Не смех. Смехом бы я это не назвала. Мужчины были где-то недалеко от меня и издевательски гоготали, что-то обсуждая. Я не сразу поняла, что обсуждают они меня. Сделала осторожный вдох, поняла, что дышать могу, и мне ни что не мешает, но глаза открывать не торопилась. Пыталась справиться со сковавшим меня страхом, отвлечься от головной боли, что билась в висках, от стука крови в ушах, прислушаться и понять где я и что со мной. Я даже пошевелиться опасалась, вдруг заметят, поймут, что я очнулась и тогда начнётся мой кошмар.
«Боже, Серёжка, во что же ты вляпался, дурак?»
— Тебя точно никто не видел?
— Да вот те крест! — Я узнала по голосу своего провожатого. — Вся гвардия вокруг Поляка, снайперов высматривают видимо. — Смех его вышел издевательским.
— Странно, — глухо проворчал кто-то. Голос был недовольным и скрипучим. — Он с неё глаз не спускал в последние недели.
— Ага, она разве что в сортир без охраны ходила. И я знал, где её ловить!
— Ты особо-то не радуйся. Если на глаза никому не попался — твоё счастье. А то оторвут тебе башку, как нечего делать.
— Да ладно тебе, Гриш. Я же говорил, что сделаю всё чисто. И вот, как обещал…
Я услышала негромкое бульканье и поняла, что они водку разливают. Меня передёрнуло. И, наверное, это моё неосознанное телодвижение незамеченным не осталось: для начала я услышала скрип отодвигаемого стула, потом тяжёлые шаги, и кто-то остановился рядом со мной, внимательно наблюдая. Я перестала дышать. Очень боялась чем-то себя выдать. Вдруг веки дрогнут, горло дёрнётся, я побледнею или, наоборот, покраснею, или ещё проще, не выдержу, и завизжу. Что они тогда со мной сделают? Лежала я в неудобной позе, на боку и навалившись на одну руку, она начала стремительно неметь, и я с каждой секундой чувствовала себя всё паршивее. Только продолжала мысленно уговаривать себя потерпеть. Меня, наверняка, уже хватились, Серёжка меня уже ищет. И обязательно найдёт. У него собственная служба безопасности, у него связи, деньги… Обязательно найдёт. Интересно, сколько времени я была без сознания?
— Ещё не очухалась? — спросил незнакомый голос. Значит в комнате их трое, а то и четверо. Час от часу не легче.
Человек, что стоял надо мной, не сразу дал ответ. Всё разглядывал меня, мне казалось, что я физически ощущаю его взгляд, будто он меня не разглядывает, а ощупывает.
— Да вроде нет. Ты с эфиром не переборщил, придурок?
— Ну, поспит на часок больше, подумаешь. Оклемается.
— Мне только дохлых баб тут не хватало. — Этот голос мне активно не нравился. Глухой, неприятный и скрипучий.
— Поляку когда будем звонить?
— Завтра. Пусть побегает чуток, пострадает без любимой жёнушки.
Так они Поляком Серёжку зовут? Почему Поляк?
И вот тут меня накрыло понимание того, в какой гнусной ситуации я оказалась. Меня похитили. Как в каком-то дурацком, страшном фильме. И чем всё это для меня закончится — неизвестно. Даже по голосам слышно, что это за отморозки. У меня засосало где-то под ложечкой, да так сильно, что я едва сдержала стон. Рука ныла и болела, во рту пересохло, а веки казались мне свинцовыми. В какой-то момент терпеть это стало невыносимо, и я глаза открыла. Знала, что должна и дальше притворяться, ради собственного блага, терпеть так долго, как только возможно, но глаза сами по себе распахнулись. Я вдохнула глубоко, захлебнувшись, словно это был мой первый вдох после того, как меня эфиром усыпили, и закашлялась.
— О, наша принцесса очнулась, — рассмеялся кто-то за моей спиной. — С возвращением в этот мир, дорогуша. Как леталось?
— Да заткнись ты, — посоветовал кто-то, но вполне беззлобно.
Я голову повернула и посмотрела на собравшихся за столом мужчин. Лучше бы я на них не смотрела, честное слово, откровенными головорезами они не выглядели, но взгляды, обращённые ко мне, были начисто лишены человеческих эмоций. Меня разглядывали с ленивым пренебрежением, будто я была кучей мусора, сваленной в углу. Хотя, я и была похожа на кучу: разбитая и несчастная. Первым отвернулся мужчина, сидевший с краю стола, он внешне походил на грозовую тучу, такой же тёмный и смурной, и я ему, по-видимому, была совершенно безразлична. Он потянулся через стол к бутылке с водкой, налил себе рюмку и тут же выпил. А остальные трое пялились на меня. Мой провожатый, точнее, мой похититель, был самым молодым в этой компании, и самым симпатичным, вот только бесноватый взгляд мешал проникнуться к нему хоть какой-то симпатией. Он и сейчас на меня таращился с издёвкой и ухмылкой во всю физиономию. Был заметно пьян, и оттого казался ещё более опасным. Мужчина рядом с ним сидел в расслабленной позе, развалившись на стуле, и ко мне присматривался, капризно выпятив нижнюю губу, будто решал, с какого бока за меня лучше взяться. От его масляного взгляда я неуютно поёжилась. А вот четвертый показался мне самым опасным. Он сидел не за столом, а в кресле, чуть в стороне, и не просто разглядывал меня, а смотрел в упор, словно это было его прямой обязанностью — не спускать с меня глаз. Смотрел он хмуро и даже возмущённо, взгляд шастал по моему телу, но никакого сексуального подтекста я не заметила. Такое чувство, что он ненавидел меня, что у него есть для этого причина, и он истинно ненавидит — меня лично, моё присутствие здесь и то, что он обязан на меня таращиться в эту минуту. Старенькое кресло на козьих ножках, какие выпускали в восьмидесятые, смотрелось под его внушительной фигурой несуразно. И хоть сидел мужчина в расслабленной позе, вытянув длинные ноги, мне вдруг показалось, что кресло может развалиться под его тяжестью в любую минуту: он лишь руку на подлокотнике в сторону сдвинул, а оно уже жалобно скрипнуло. На лице каменное выражение, глубоко посаженные глаза прищурены, а подбородок даже для его мало симпатичного лица кажется тяжеловатым. Нижняя челюсть упрямо выдвинута вперёд, брови сошлись на переносице, а широкая ладонь, обхватывающая хлипкий подлокотник, вдруг сжалась в пудовый кулак, и я увидела татуировку, выбитую на фаланге безымянного пальца, напоминающей перстень. Такие бывают у уголовников. Точно, они уголовники, и они меня похитили.
