Когда нервы окончательно сдали, и я, забыв о гордости, решила Сулиме позвонить, у дома остановилась машина, послышался дверной хлопок, и автомобиль тут же отъехал. А я свернулась клубком под одеялом и стала ждать. Знала, что не услышу ни звука, Гришка передвигается бесшумно, и только отсчитывала про себя секунды. На восьмом десятке дверь открылась, и он вошёл в тёмную комнату. Я наблюдала за тем, как Гришка постоял немного перед кроватью, затем начал раздеваться, и всё-таки как-то понял, что я не сплю, потому что как только лёг, ко мне потянулся. Обнял.
— Прости, что кричал на тебя сегодня.
Я прижалась к нему, намеренно животом, уткнулась носом в его плечо.
— Я весь вечер тебя ждала, а ты даже не позвонил.
— Больше такого никогда не будет, — пообещал он шёпотом и отвёл волосы от моего лица. — Я тебе клянусь. Ты никогда не пожалеешь…
— Я не жалею, Гриша. Я, правда, не жалею, просто боюсь, что всё это закончится плохо.
Он промолчал, только дышал тяжело, и в этот момент я поверила, что он провёл последние часы в серьёзных раздумьях о своём, о нашем с ним будущем. И сразу всё простила, даже по голове его погладила, подбадривая. Пусть думает, ему полезно.
А на следующий день… На следующий день случилось то, чего я втайне очень боялась. Серёжа захотел со мной встретиться, и, по всей видимости, посмотреть мне в глаза. Приехал в сопровождении охраны, запросто позвонил в дверь, видимо, совершенно не опасаясь Гришкиного гнева, а может, отлично знал, что того дома нет. Дело было к вечеру, Алёна занималась ужином, а я с детьми играла в гостиной. Мы даже не слышали, как перед домом машина остановилась. В дверь позвонили, Алиса вскочила с ковра, на котором вместе с Ванькой строила железную дорогу, и громко крикнула:
— Я открою!
— Спроси «кто», — сказала ей Алёна с кухни, но девочка уже выбежала в прихожую, на ходу крича:
— Кто, кто? — своим громким голосом, заглушая ответ визитёра. Дверь хлопнула, я уши навострила, а потом услышала гневный голос Алёны.
— Ты как посмел?
Гоши, кстати, тоже дома не было, мы одни с детьми, я поэтому и забеспокоилась. И когда Алиса бочком проскользнула обратно в комнату, я поднялась с дивана и выглянула из гостиной. Прямо на пороге и замерла, увидев мужа. Дерзкого, незнакомо ухмылявшегося, в дутой куртке нараспашку. Он стоял, не сводя глаз с Алёны, чуть склонив к ней голову, и что-то говорил ей, негромко, но достаточно эмоционально. Она руку в бок упёрла, вид имела воинственный, но слушала его. Потом сказала ему, я чётко расслышала каждое её слово:
— Мне всё равно, Серёжа, ты мне обещал. — Она произнесла его имя со странной интонацией, я заметила, как Серёжка усмехнулся, и руку к ней протянул, вроде бы желая положить ладонь ей на плечо, но Алёна отступила, и его рука на секунду нелепо зависла в воздухе. А потом Серёжа меня заметил, и руку поспешно опустил, словно я его за чем-то неподобающим застигла. Кажется, даже не сразу вспомнил, зачем пришёл. Потом всё-таки его губы раздвинулись в хищной улыбке.
— Здравствуй, любимая.
Алёна оглянулась на меня через плечо, вид имела растерянный. Я мужу кивнула.
— Здравствуй.
— Не выйдешь ко мне?
— Не знаю, — честно призналась я. — Зависит оттого, зачем ты приехал.
— Зачем? — Серёжка головой качнул, видимо, поражаясь чужой наглости. — Поговорить. С чужих слов узнаю, что ты со мной разводиться собралась. Это так?
— Серёж, оставь её в покое, — попросила Алёна. — Поиздеваться приехал? Сам всё прекрасно понимаешь.
— Поиздеваться? Это надо мной издеваются. К твоему сведению, дорогая, я родную жену три месяца не видел. После того, как она с твоим братцем спелась, наставила мне рога и смылась. А теперь все вокруг хотят в чистоплюев поиграть. «Чтобы всё по-честному», — передразнил он неведомо кого. — А я хочу, с ней поговорить. — Он на меня посмотрел. — Может, я не хочу разводиться. А, Стась? Я узнать хочу, чем он лучше меня. Может, я изменюсь. Я постараюсь.
Я вздохнула и попросила его:
— Не кричи, в комнате дети. — Потом вышла на свет. Видела, как Серёжкино лицо неприятно вытягивается, он сглотнул, а губы скривила злая усмешка.
— Ах вот в чём дело. В комнате дети, — проговорил он, не спуская глаз с моего живота. — Вот значит, где у нас Гриша преуспел. Что сказать, чемпион.
Я глаза отводила, слушать его голос, полный ехидства, было откровенно неприятно. Но и вину чувствовала, от неё было никуда не деться. Наверное, поэтому и подошла к нему ближе, на Алёну взглянула, ожидая, что та оставит нас наедине, но та медлила, только на Серёжку таращилась. Тот выглядел возмущённым до предела, и, наверняка, чувствовал себя преданным. Меня разглядывал, губы неприятно кривились, потом спиной к стене привалился, и руки в карманы куртки сунул, всем своим видом демонстрируя пренебрежение.
— Почему ты мне не сказала? — потребовал он ответа, когда Алёна всё-таки ушла в комнату, проверить детей.
Я стояла рядом с мужем, также прижавшись к стене, и смотрела в сторону.
— А что бы ты сделал, когда узнал?
— А на что ты рассчитывала? — поинтересовался он с ноткой язвительности.
— На что рассчитывала, от того и сбежала, — призналась я.
— То есть теперь я монстр?
— Серёжа, я такого не говорила.
— Да? И что, Гришка тебе этого не объяснил? Какой я плохой?
Я только плечом дёрнула, не желая сознаваться. Серёжа же кивнул.
— Понятно. И что? — Он взглянул на меня с интересом. — Ты всерьёз собираешься с ним… — Пару секунд подбирал нужное слово, и, в конце концов, с недоверием произнёс: — Жить?
— Он отец моего ребёнка.
— Стася, он уголовник. И если ты забыла, это он тебя похитил.
Я вздохнула, теперь глядя себе под ноги.
— Насколько я понимаю, у вас были одинаковые шансы сесть в тюрьму. Но он сел, а ты нет.
Серёжа зло рассмеялся, от стены отлепился и прошёлся по прихожей, с интересом оглядывая обстановку, даже на кухню зачем-то заглянул.
— Понятно. Теперь ты мне скажи, что я ему должен!
— Я не знаю, это вы между собой решите.
Он передо мной остановился, оглядел с ног до головы. Головой качнул.
— Что ты наделала…
Я посмотрела на него.
— Ты развод мне дашь?
Муж сверлил меня испытывающим взглядом.
— А зачем ты мне нужна теперь?
— Действительно, — пробормотала я. В душе что-то съёжилось и не давало дышать. Под Серёжкиным взглядом мне было и стыдно, и тоскливо, и тревожно. А он продолжал ко мне присматриваться, но особой горечи и обиды я в нём не чувствовала. Ему было жаль со мной расставаться, было жаль потраченных усилий и времени, он потёр рукой небритый подбородок.
